— Вы уж простите меня! Я не по повестке, не по теме сказать хочу. О насущном нашем. Сегодня умер наш водовоз. Все вы его знаете. Я говорю о Геннадии, — председатель коммунхоза снял шапку. Оглядел зал. Все мужчины, даже дети сняли шапки. Минуту стояли молча.
Он был фронтовик. Две войны прошел. И приехал к нам н село. По семейным обстоятельствам. Помогал своим детям. Он из-за них здесь Помогал не только своим детям, а и всем нам. думаю, мне не надо перечислять то доброе, что делал он нам всем, каждому дому, человеку. Это все останется в нашей памяти, в наших сердцах. Но теперь его нужно отправить в последний путь. Но сбережений у Геннадия не было никогда. Нет их и у его близкого друга— Петра. А ведь Геннадий был и нашим другом. Большим и бескорыстным. Я прошу вас всех помочь Петру. Проводить достойно нашего друга.
— Он сказал, что не может. Нет у него.
— Да врет он! Мы-то знаем! — возмутились работники сберкассы.
— Рафаэлов сказал Петру, что понравится, мол, нам умирать за его счет, — побагровел начальник коммунхоза.
— Подлец! Пришлый. Байкотировать его Мерзавец! Три жизни думает прожить! Так что вы мне ответите? — спросил начальник. Все полезли в карманы. Доставали деньги. Через полчаса женщина составила список, и отнесла Петро утром пачку денег. Тот, изумленный, взял их, а потом сказал:
— Много собрали.
— А всем, что нужно, мы тебе поможем. И одеть его. И венки. Ты не беспокойся. Костюм Геннадию и ботинки сейчас принесут тебе.
— Так я уже не живу в том общежитии ПМК. Так мне посоветовали. Пусть этот сам там живет. И хоронить Гену из коммунхоза будем.
— Ну что ж, мы туда и принесем, — сказала женщина и ушла из конюшни.
Еще в клубе решили люди не брать больше воды у Рафита. Решили сами. И как ни уговаривал начальник коммунхоза их — не лишать человека заработка — жители села не согласились на его уговоры.
До обеда Рафит мотался по селу с полной бочкой воды. А после обеда она стала схватываться льдом.
Злой, измученный, раздраженный подъехал Рафит к коммунхозу. Там люди толпятся. И только тут он вспомнил, увидев венки, что умер Геннадий.
Проходя мимо красного уголка, увидел гроб. Около него Петр, начальник коммунхоза, другие люди. Магомет пошел к ним.
Ох, какие злые глаза у них. Сколько в них холода! Больше, чем на улице. Как они смотрят на него! Но за что? — замедлил шаги Рафит.
— Поговорить я с вами хотел, — подошел он к начальнику коммунхоза.
— Здороваться сначала надо, не в конюшню пришли, — глянул тот на Магомета исподлобья.
— Я не к покойнику пришел! — огрызнулся Магомет.
— Говорите, что вы хотели? — сказал начальник, прервав спор.
— Я один-на-один хочу.
— А у меня ни от кого секретов нет.
— Не могу при них.
— Мы все жители одного села. Не стесняйтесь. Да и отношения у нас не таковы, чтобы уединяться, — усмехнулся начальник.
— Воду у меня не берут люди! Сколько времени езжу. Вода в бочке замерзает. Никто не хочет брать!
— А я при чем? Мне в коммунхоз воду вчера Петр привез. Еще неделю не потребуется.
— Сговорились! Я так и знал. Выживаете!
— Не забывайтесь, Рафаэлов, где вы находитесь! Я не могу заставить людей силой. Не могу приказать, чтобы покупали у вас воду, если они этого не хотят! Они мне не подчиняются у себя дома! И каждый из них волен в своих поступках вне рабочего места! — разозлился начальник коммунхоза.
— А как я теперь? Что делать буду? — растерялся Рафит.
— Без работы не останетесь.
— А как же лошадь?
— Другой будет на вашем месте. Обходились же мы без вас. И ничего!
— А заработки мои! Что, на оклад переведете?
— Хорошо! Будете возить воду в баню, школу и больницу, — ответил начальник.
— Но там же я копейки буду зарабатывать!
— Оклад, а не копейки! Мы все на окладах. Без чаевых живем. Чем вы лучше других?
Вечером Рафит сидел один в доме. Петро не пришел. И никто, из нуждавшихся в жилье. Он озирался по углам. Иногда ему слышались шаги на крыльце, но это обманчивое воображение рисовало желаемое. То виделось ему лицо Геннадия, то Петра. Так шли дни. И вот однажды он зашел в магазин. Купить продуктов решил. Люди в очереди зашушукались, захихикали. Вначале тихо. А потом откровенно, в лицо. Женщины пальцами стали на него показывать.
Магомет решил дождаться своей очереди на улице. Вышел. Стал у двери. Мужчины, стоявшие на крыльце, отошли от него. Стали отдельно. Рафит пошарил по карманам. Не оказалось спичек. Спросил у мужчин. Они, как раз прикуривали.
— Чего? Спичек? Понравится тут каждому на шармачка. Свои иметь надо! — и отвернулись.
Не думал брать бутылку Рафит, но настроение совсем упало. И решился. Взял. Дома поставил ее перед собой. Пил «винтом». Закусывал тушенкой, хлебом. А потом опьянел. Колотился кулаками. Проклиная село, людей и себя. Плакался темным углам на судьбу свою корявую. Но вот один угол ожил. Из него Геннадий вышел.
— Ну что тебе еще нужно от меня? — взмолился Рафит. И, глянув зло на улыбающееся лицо недавнего соседа, сказал:
— Оставь меня в покое.
— Даром отделаться хочешь? — рассмеялся Геннадий и, свернув фигу, ткнул ее в самый нос Рафиту.
— Уйди! Уйди отсюда! — заорал Магомет и вскочил, столкнувшись лицо в лицо со Скальпом, Тот, ощерив зубы, выжидал.
— И ты здесь? Ты всегда приходишь с бедой! Ты — моя беда! И я убью тебя! Убью! Ты сдохнешь, я буду жить! — схватил он со стола пустую бутылку и, отбив об угол печки ее дно, — кинулся с нею на Скальпа.
— Ты меня стариком сделал! Там! В лагере! Жизнь мою убил! Теперь я тебя! Больше тебе не уйти!
Но Скальп увернулся и растаял в углу.
Проснувшись утром на полу среди осколков стекла, он так и не мог вспомнить, что случилось? Откуда стекло? Голова гудела, как пустая бочка.
Рафит, едва пересилив себя, пошел на работу.
До вечера еле выдержал. А придя домой, сунулся в кровать не раздеваясь. И вдруг стук в дверь. Да нет. Это, наверное, опять показалось. Магомет повернулся на другой бок. Но кто-то снова стучит. Уже резче, настойчивее.
Рафит охая идет к двери. Открывает. И не верит глазам. Петро! Вернулся!
— Я за вещами! — отстранил его Петр и прошел в дом.
Он быстро складывал в чемодан вещи Геннадия и свои. Молчал. Магомет смотрел на него выжидательно. Вот Петро вынес чемодан. Поставил на улице. Потом вернулся. Взял стол, потом стулья. Вынес кровати. Собрал посуду. Вернулся за ведрами.
— Я куплю их у тебя. И стол, — предложил Рафит.
— В цене не сойдемся, — бросил тот через плечо. И, забрав остатки скарба, вышел из дома.
— Сволочи! Сявки проклятые! Будь я на свободе, вы бы рта не посмели открыть! — рычал Магомет,
Но через несколько дней, доведенный тоскою и одиночеством до крайнего отчаяния, решил наведаться к Клаве. Какое-никакое, а общение. Хоть будет с кем словом перекинуться. Эта его не станет презирать. Не отвернется. Ей мужик очень нужен. А ему с ней все легче будет. И ночью теплее.
Вечером, как только стемнело, он прокрался узкой тропинкой к знакомому дому. Стукнул в окно.
Клавдия открыла тут же. Увидев Магомета, ойкнула от неожиданности.
— Ты?
— Я!
— Чего тебе?
— В гости пришел, — осклабился он.
— Ну, проходи, — приоткрыла она дверь и первой вошла в дом.
Рафит торопливо снял шапку. Расстегнул пальто.
— Не торопись раздеваться, — остановила его баба.
— Почему? — удивился он.
— Поговорить надо.
— Не за тем я пришел, разве к тебе говорить ходят?
— Бывает и так, — нахмурилась Клавдия.
— О чем нам говорить?
— Было не о чем. А теперь есть.
— Иди ко мне, — хотел он обнять ее, но Клавдия отстранила его руки.
— Помнишь, ты тогда ушел.
— По глупости…
— Нет! На мое счастье! Ты сказал, что мы друг друга стоим.
— И теперь так думаю.
— Зря так решил! виновата. Но не перед тобой. И как бы ни жила— село от меня не отвернулось. И пальцем вслед мне никто не показал. Сволочью не назвал! Я телом виновата. Но не сердцем своим. Мою вину мне простят. А вот тебе! Нет уж! Даже мне с тобою противно рядом стоять. А ведь недавно ты оплевал меня. Змеею назвал. За бабью слабость мою. За нее. А сам и плевка моего не стоишь. Уходи! Пусть буду я в глазах села прежней, но не сегодняшней шлюхой крохобора! Вон! Вон из дома моего! — пнула она дверь так, что, грохнувшись о стену, та чуть с петлей не сорвалась.