Вечером, зайдя в кинобудку, Яровой узнал, что сегодня та женщина выходная и на работу выйдет лишь завтра. Ему показали дом, где она живет. И он тут же направился туда вместе с начальником милиции.
— Вот здесь он жил! — указал майор на дверь.
— Что ж, плохонький дом.
— Зайдем? — предложил начальник милиции.
— Здесь живут?
— Нет.
— Почему?
— Сносить скоро будем.
— Мешает старостью?
— Опасен для жилья.
— А как же женщина живет? Да еще с ребенком?
— Хлопотать о ней некому. Самой не до того. А мы, что там скрывать, зачерствели здесь немного. Плохо это.
— Знаешь, я сам схожу к ней! — остановил майора, уже взявшегося за ручку двери Яровой.
— Один?
— Да.
— Как знаешь.
— Так лучше. Ты — представитель села. В какой-то мере, осуждающий голос Тигиля. Я — чужой. Свободнее себя чувствовать будет. Это мне нужно для работы. Объективность и полнота показаний. Если я их получу, — добавил Яровой, улыбаясь. И, дождавшись, покуда майор отойдет подальше, стукнул в дверь.
Женщина открыла и удивленно смотрела на следователя.
— Як вам. Можно?
— Входите, — растерялась она, пропустив его.
— Вы простите мне небольшое недоразумение. Давайте забудем об условностях и поговорим, как человек с человеком.
— Давайте, — вздохнула она так, будто гору с плеч скинула.
— Начнем с того, что вы сами мне расскажете, что за человек был ваш сосед?
— Зачем вам это нужно?
— Резонный ж. В Ереване совершено преступление и я хочу знать, насколько может быть причастен к нему бывший ваш сосед.
— Так Ереван далеко от Сахалина. При чем же здесь человек, который, видимо, и поныне отбывает поселение на острове?
— Я выясняю обстоятельства дела. В том числе все о личности вашего бывшего соседа. Потому я пришел к вам.
— Я даже имени его не знала, — покраснела она.
— Я не о том.
— Понимаю. Что вас интересует?
— Все, что касалось поселенца.
— Тогда я расскажу все по порядку. Мне хотелось бы, чтобы все подозрения были сняты с него. Он ничего плохого мне не сделал. И, кажется, был неплохим человеком.
— Я выясню все. Вполне возможно, что вы правы.
Женщина рассказывала спокойно. Все. О драке с мужем. О том,
как оставляла с ним дочку. О каждом разговоре, что помнила. Говорила без утайки и оглядок. Ей нечего было стыдиться. Нечего было и скрывать. Она не краснея рассказывала, как отчитывал ее сосед за дочку, как помогал. Подсказывал. Что советовал.
— Однажды он купил дочке куклу. Принес ее и сказал: «Вот, будь такой же красивой и веселой».
Соседка заплакала.
— Отец ей ничего не дарил. Никогда. А он — чужой человек, а вспомнил, что у дочки день рождения. Баловал он ее. Конфетами. Видно, детей любил. Это редкость. Мужчины больших детей любят. А он мою малютку не обижал. Смотрел за нею. Она его долго помнила. Когда уехал, она не понимала, все стучала в его дверь, в стенку. Все звала его. Ждала. Ребенок не понимает, что он не отец. Она за доброту его любила. Как своего. От отца ничего хорошего не знала. Вот и потянулась к чужому. Сердцу не прикажешь. А его было за что уважать. Он справедливый человек.
— Он вам говорил, за что был осужден?
— Говорил. За воровство. Только ведь и в этом он не был виноват. Жизнь так сложилась, некому было помочь. Знаю я. Но и понимала его. Трудно ему приходилось.
— О лагерях он вам рассказывал?
— Да, говорил. Нелепо сложилась его жизнь. Много он знал несправедливостей. Радостей не было. А горя убавить некому, а прибавить всяк норовил. Как и у меня в жизни.
— Он говорил, что дважды был судим?
— Да, говорил. Только и в этом была своя закономерность.
— Какая?
— Невезение.
— А он как это объяснял?
— Подлостью человеческой. А и как иначе? Ведь тот, за какого он был вторично судим, отпетый негодяй. Его расстрелять надо. И знаете за что? Чтоб другим жизни не портил и не ломал. Ведь он изводил заключенных, делал им всевозможные пакости. И доносил на них начальству. Как последняя баба. Таких клеймить надо.
— Его уже заклеймили, навсегда.
— Кого?
— Того человека. Убит он.
— Вот хорошо! Эх, знай я адрес соседа, обязательно обрадовал бы.
— Возможно, что он об этом лучше и раньше вас