— А как его
— Жора!
— Жорка! А вас?
— Меня — Евгений. Евгений Иванович.
— У меня не было друзей. Кенты — не в счет. Они «по делу». В жизни — не годятся.
— Я сына своего его именем назвал. Тоже Жора. Эх, да только пока он вырастет!
— Но он растет. А у меня ни отца, ни сына, ни друга. Никого. — Евгений Иванович посмотрел на Беника печально.
— Ты — как он! У него, кроме меня, тоже никого не было. И девушка… Моя жена. А он погиб. Жил один. И погиб. Эх-х…
Начальник милиции закинул леску. Беня видел как, отвернувшись, он вытер рукой глаза.
— Иванович! Дай закурить, — попросил Беня.
— Возьми во внутреннем кармане куртки.
курил, смотрел на Евгения Ивановича, ставшего ему понятным и неосознанно приблизившимся от того, недавнего начальника до обычного человека, умевшего помнить друзей и через годы. Знавшего голод.
«А кто меня помнит? Кто? Скальп? Но таких, как я на его счету др черта», — думал Беня.
А где твой отец? — спросил вдруг
— осил он нас. Ушел. К другой бабе.
— Не У нас в Тигиле тоже один завелся. Детей наделал и ходу на материк. Я его разыскал. Привез. Велел детей вырастить сначала. Ведь трое мальчишек. Ну и пригрозил — мол вздумаешь удрать, найду и
посажу. Ну и глаз с него не спускаю. Уже пятый год.
— Счастливые мальчишки, — вздохнул Беня.
— Кой там черт счастье? Не отец, а кобель! Сущее наказание. Всех баб в селе перещупал. Кто его не бил! Зародится же такое дерьмо!
— Я не о нем,
— А-а! Так должен же кто-то детворе помочь.
— Помочь… Мне один раз помогли. Выручили. А потом непомерную плату за это потребовали. Всю жизнь в должниках ходил.
— Это за что? — удивился Евгений Иванович.
— Спас меня один мужик. Украл я в детстве кошель у одного. И поймался. Тот бить стал. А тут мужик подоспел. Вырвал. Выручил. Но вором оказался. Все годы потом я за то спасение платил ему. Так-то. После этого сам старался обходиться. Чтоб без долгов.
Ни Беник, ни Евгений Иванович не заметили, как встало солнце, как прошел день. Как пролетело время. Спохватились, когда стало темнеть. А у ног трепыхались десятка три форелей.
— И ухи не сварили. Голодный ты со мной остался. Вот беда! Как завтра работать будешь.
— Завтра у меня немного работы.
— Знаешь, когда свободная минута будет — забегай. Просто. Договорились?
— Хорошо.
Но скоро увиделись они вновь. В этот вечер вернувшись домой, услышал Беня шум по соседству. Плач. Вскочил. Соседка, та, что приносила девочку — сидела на полу вся в синяках. А муж ее у стола допивал водку.
— С-сука! Потаскуха! — орал он на нее.
— Ты за что ее избил? — подошел Беня.
— Явился! Это к тебе она бегала! — подскочил сосед.
— А ну выйди! Я тебе покажу как с женщиной надо обращаться! — дернул его Беник.
— Не трожь его! — крикнула баба с пола.
Но поздно. Сосед ударил Беню кулаком. На койке закричала девочка. Поселенец устоял. Хотя в глазах, как в колесе все закрутилось, волчком. Он напрягся. И его знаменитые во всех одесских малинах кулаки заработали четко, ритмично.
Удар в челюсть. Лязгнули зубы. Удар в сплетение — нарушено дыхание. Удар в грудь — сломано сопротивление. Еще пара ударов в челюсть. Потом под ребра. Сосед на полу. Глаза обезумели от боли и злобы.
— Не смей! — подскочила баба.
— Пардон, мадам! Но я из этого плебея сделаю отменный кровяной бифштекс, если услышу из его вонючей пасти хоть одно плохое I ново, сказанное в ваш адрес.
Мужик медленно поднимался с пола. Беня уже подошел к двери. Хотел выйти. И вдруг отшатнулся. Нож воткнулся совсем рядом. У самого виска. Вмиг повеяло знакомым холодком. В груди все вспыхнуло. Смерть… О! Ее он привык видеть в лицо. Кенты не раз держали Веника под ножами. Но разве можно испугать того, кто этим закален? В глазах Бени не огонь, пожар вспыхнул.
— Он охотник! Уйдите! — крикнула баба.
— Я тоже! — рыкнул Беня. И одним страшным прыжком сбил с ног соседа. Вцепившись в него стальными пальцами вытащил на улицу. Он не видел, как выскользнула из дома баба и побежала куда-то оголтело.
Поселенец забыл обо всем, перед глазами вспыхивало лицо матери, потом лицо соседки, лица сестренок и лицо девчушки на койке.
Сосед влипал телом то в землю, то в стену, то в угол дома… Да так, что они вздрагивали. Лицо охотника стало черным. Вспухло. Но он не отставал. И снова кидался на Клеща. Тот, жалеючи, бил вполсилы.