Выбрать главу

«Этажерки», воздушные шары, разнообразные аппа­раты…

Приближается эпоха авиации.

Новая сенсация: раз земляне могут летать, значит, и марсиане тоже. Оказывается, на Землю регулярно прилетают… дирижабли с других планет. Их много раз видели над американскими городами.

Мир потрясен. Люди только и разговаривают о при­шельцах.

Так вновь возродились истории о «летающих тарел­ках» и космических пришельцах, которые не утихают и сегодня.

Циолковский уверен во множественности разумных миров. Но, как и подобает ученому, своп размышления он основывает на реальных данных.

Иные миры? К ним нужно лететь. И Циолковский вновь склоняется над рукописью. Теперь он уже готов снова вернуться к продолжению работы над главной своей книгой. Той, что потом будет летать на борту станции «Союз»—«Аполлон» и на которой оставят авто­графы астронавты и космонавты,

У него нет денег на переписку на машинке. И Циол­ковский пишет карандашом под копирку. Небольшую дощечку кладет на колени – так удобнее.

«Исследование мировых пространств реактивными приборами»…

«Эта моя работа, – пишет Циолковский, – далеко не рассматривает со всех сторон дела и совсем не ре­шает его с практической стороны относительно осуще­ствимости: но в далеком будущем уже виднеются сквозь туман перспективы, до такой степени обольстительные и важные, что о них едва ли теперь кто мечтает».

Выходит эта книжка в Калуге. А на Украине, под Петербургом, в Москве, в далекой Сибири рождаются люди, которым суждено сделать мечту Циолковского явью. Королев, Келдыш, Пилюгин, Глушко, Янгель, Исаев…

Ракетный двигатель, многоступенчатая ракета – именно ей отдает предпочтение безумец из Калуги.

Циолковский ждет, как оценят его труд специалис­ты, ученые. И полное молчание. Никто не замечает кни­ги, изданной автором на собственные средства.

Да, ее будут читать очень внимательно. Но спустя много лет – те самые мальчики, которые только что вступили в мир, научатся читать и смогут по достоин­ству оценить великое предсказание мечтателя из Калуги.

Неистовый Циолковский не может успокоиться. В очередной своей брошюре он обращается к неизвест­ным своим читателям: «Интересующиеся реактивным прибором для заатмосферных путешествий и желаю­щие принять какое-либо участие в моих трудах, продол­жить мое дело, сделать ему оценку и вообще двигать его вперед так или иначе должны изучить мои труды, которые теперь трудно найти: даже у меня только один экземпляр… Пусть желающие приобрести эту работу сообщат свои адреса. Если их наберется достаточно, то я сделаю издание с расчетом, чтобы каждый экземп­ляр… не обошелся дороже рубля».

Но желающих нет. До космического века еще дале­ко. Да и Россия переживает бурный период.

Приходит Великий Октябрь. Он изменил и жизнь народа, и жизнь каждого человека. И конечно же, Циолковского.

А пока трудно: голод, разруха.

Циолковский полон надежд, хотя удары судьбы об­рушиваются на него один за другим.

Его работы не признаны. Один сын покончил с собой, второй умирает. На брошюре «Богатства вселен­ной (мысли о лучшем общественном устройстве)» он пишет: «Выпуская в свет эту статью, считаю своим дол­гом вспомнить моего сына Ивана, сознательного и доро­гого моего помощника… Умер 5 октября 1919 года в тя­желых мучениях в связи с недоеданием и усиленным трудом…»

Новое правительство всеми силами пытается сохра­нить ученых, писателей, деятелей искусства. Это была борьба за будущее.

За Циолковского начинают хлопотать друзья: «Гиб­нет в борьбе с голодом один из выдающихся людей России, глубокий знаток теоретического воздухоплава­ния, заслуженный исследователь-экспериментатор, на­стойчивый изобретатель летательных аппаратов, пре­восходный физик, высокоталантливый популяризатор…»

В Центральном партийном архиве Института марк­сизма-ленинизма при ЦК КПСС хранится протокол рас­порядительного заседания малого Совета Народных Комиссаров: «Ввиду особых заслуг ученого-изобретате­ля, специалиста по авиации К. Э. Циолковского в облас­ти научной разработки вопросов авиации назначить К. Э. Циолковскому пожизненную пенсию в размере 500 000 руб. в месяц с распространением на этот оклад всех последующих повышений тарифных ставок».

Протокол подписан и Владимиром Ильичем Лени­ным.

Теперь К. Э. Циолковский может полностью себя по­святить науке: «Училище я оставил, это был непосиль­ный по моему возрасту и здоровью труд. Могу отдать­ся теперь наиболее любимой работе – реактивному прибору…»

36 лет проработал Циолковский в училище.

Еще в 1918 году Константин Эдуардович почувство­вал заботу новой власти о себе. Он получает из Моск­вы письмо: «Социалистическая академия не может исправить прошлого, но она старается хоть на будущее оказать возможное содействие Вашему бескорыстному стремлению сделать что-нибудь полезное для людей. Не­смотря на крайние невзгоды, Ваш дух не сломлен. Вы не старик. Мы ждем от Вас еще очень многого. И мы же­лаем устранить в Вашей жизни материальные прегра­ды, препятствовавшие полному расцвету и завершению Ваших гениальных способностей».

Ученому предлагают переехать в Москву: там ему будут созданы все условия для работы. Но Циолков­ский отказывается: он врос в эту землю, ему тяжело покидать ставшую родной Калугу, где сделано так много.

И тогда люди идут к Циолковскому.

Наступает то долгожданное время, когда заканчи­вается одиночество. У него очень много последователей, учеников, сподвижников. И что самое главное – его идеи распространяются, они увлекают молодежь.

«И еще одно качество, без которого не мыслю себе подлинного ученого, это прозорливость, умение смотреть хотя бы на два поколения вперед. Всеми этими каче­ствами обладал Константин Эдуардович Циолковский. Он нам пример» – так напишет после старта Юрия Га­гарина академик Валентин Петрович Глушко.

– Я учился в школе, мне было пятнадцать лет, – вспомнит академик. – Тогда и написал Константину Эдуардовичу: «Я прочел в присланных Вами книгах, что Вы предполагали выпустить в полном виде с допол­нениями «Исследование мировых пространств». Там же пишется, чтобы желающие приобрести эту работу сооб­щили адреса…» И каково же было мое изумление, ког­да я получаю в Одессе письмо от основоположника кос­монавтики. И Циолковский спрашивает: насколько серьезно я отношусь к своему увлечению. Я вновь на­писал в Калугу: «Относительно того, насколько я инте­ресуюсь межпланетными сообщениями, я вам скажу только то, что это является моим идеалом и целью мо­ей жизни, которую я хочу посвятить для этого велико­го дела…»

Ну что же, кажется, слово свое я сдержал, – улыбнется Валентин Петрович, – хотя пришлось прой­ти очень трудными дорогами. До самого последнего дня жизни Циолковский очень интересовался нашими рабо­тами по двигателям, и мы регулярно сообщали ему из ГДЛ о ходе создания двигателя.

В начале тридцатых годов разразилась новая сен­сация. Имя Циолковского становится на ее фоне попу­лярным, хотя он всячески противится этой славе.

«Величайшая загадка вселенной», «Картины жизни на небесном корабле», «Самая мощная машина в мире» – каждый день такие аншлаги появлялись на пер­вых страницах газет.

В МГУ конная милиция наводит порядок: слишком много желающих попасть на диспут «Полет на другие миры».

Интерес к загадкам в космосе огромен. Еще бы: про­фессор Годдард якобы сообщил, что он собирается по­слать ракетный снаряд на Луну,.

И вдруг от человека, казалось бы, впрямую заинтере­сованного в популярности подобных идей, доносится предостережение: «Все работающие над культурой – мои друзья, в том числе и Оберт с Годдардом. Но все же полет на Луну, хотя и без людей, пока вещь техни­чески неосуществимая. Во-первых, многие важные во­просы о ракете даже не затронуты теоретически. Чер­теж же Оберта годится только для иллюстрации фан­тастических рассказов. Ракета же Годдарда так прими­тивна, что не только не попадет на Луну, но и не под­нимется и на 500 верст».