Почти сразу одна из машин, кружащих возле города, отсоединилась от общего скопления и пронеслась мимо выходца из капсулы. Затем эта колымага с вытянутым цилиндрическим корпусом, собранным, на вид, из какого-то промышленного котла, круто развернулась и поехала к городским воротам — очевидно, доложить о незваном госте местным управленцам. Робот (или человек?) остановился возле стены, с которой на него недоверчиво взирали привратники, вооруженные самодельными ружьями и облаченные в доспехи из гнутых дорожных знаков. За воротами послышалась возня, ругань, и еще несколько человек взобрались на стену с оружием наизготовку. Оставшиеся снаружи машины, прекратив свой ревущий хоровод, образовали позади пришельца шеренгу, отрезая ему путь к отступлению.
В воздухе витало напряжение. Несколько минут ничего не происходило. Затем прозвучал командный тон: ворота с жалобным скрипом отъехали в сторону, и из города вышел человек. На вид ему было далеко за сорок, он носил рваную меховую куртку, покрытую масляными пятнами, а под шапкой прятал засаленные рыжие патлы. Когда он говорил, его губы едва заметно шевелились, спрятанные в густой кучерявой бороде, — и все же голос его был громок и как нельзя лучше подходил для выкрикивания распоряжений или произнесения ободряющих речей. Еще у этого человека были какие-то странно искренние глаза — выходец из капсулы не мог точно сказать, что в них было особенного, но, быть может, именно эта черта внешности незнакомца позволяла ему располагать к себе собеседников и завоевывать их доверие еще до того, как начнется сам разговор.
Выходец из капсулы с досадой подумал, что такие глаза — совершенно точно, вне всяких сомнений — могут принадлежать только человеку. Настоящему человеку.
Рыжеволосый мужчина представился Оплотом и поприветствовал нашего железного скитальца. Затем он спросил, что выходец из капсулы делает здесь, — первый и самый очевидный вопрос. Тот объяснил цель своего визита, сказал, что ему нужно лишь уточнить маршрут своего путешествия, а затем он уйдет и больше их не побеспокоит. В ответ на это Оплот справедливо поинтересовался, почему их железный гость покрыт кровью; он дополнил, что все это выглядит очень подозрительно и, соответственно, не прибавляет выходцу из капсулы шансов разжиться их помощью. Механический скиталец отвечал, что кровь принадлежит озверевшим каннибалам, напавшим на него по дороге, и он не причинит вреда никому, кроме тех, кто сам попытается навредить ему.
Однако подтвердить свои слова он никак не мог, и поэтому разговор стал быстро заходить в тупик. Жителей Паллазы можно было понять — к их воротам заявилось непонятное создание, с виду целиком автоматизированное, запачканное чьей-то кровью и настоятельно требующее содействия. Не удивительно, что вскоре Оплот посоветовал человеку (или роботу?) поскорее убраться восвояси, ибо вблизи Паллазы он, на правах лидера этих людей, подозрительного гостя не потерпит, а также не станет удерживать своих подчиненных от решительных действий.
И тогда выходец из капсулы сказал. В последней попытке безнадежной аргументации он окликнул Оплота, который уже собирался уйти, и назвал ему Имя. Мужчина обернулся и переспросил его. Когда он понял, о чем речь, то изменился в лице. Прежде энергичный, он как будто в одно мгновение сделался стариком, чей разум обратился в прошлое. Его взгляд стал пустым. Тень прожитых лет легла на его плечи, он остолбенел, припоминая что-то в глубоких раздумьях.
Как известно, любовь разоружает человека. Она может сделать его уязвимым перед лицом одних испытаний и несгибаемым перед лицом других. В случае с Оплотом, в чьей жизни, несомненно, не обошлось без этого многогранного чувства, произошло первое: слова механического создания открыли дверь в самый потаенный уголок его памяти, который он долгое время прятал глубоко внутри, но с ним же связывал самые счастливые дни своей жизни. И теперь, когда по всем лекалам лидерства Оплот должен был проявить твердость, он вдруг дал слабину, окунувшись в этот целительный котел пьянящих воспоминаний. И распорядился впустить незнакомца в город.
ㅤ
***
Разумеется, слово «город» был слишком уж помпезным для Паллазы и мало соответствовало действительности. Вернее сказать, это была небольшая деревня, состоявшая всего из трех улиц и насчитывавшая, в лучшем случае, пару десятков домов, — если эти сооружения вообще можно было назвать домами. Как бы там ни было, паломник явно судил об образованности местных жителей с высоты собственных убеждений, потому что на вид они были куда цивилизованнее него, а поведение их было более уравновешенным, пусть и не лишено некоторых причуд.