Струится скупой огонь…
Ели пригоршнями росу
Держат бережно, —
Только тронь…
Мне дороже любых чудес
Их зеленая тишина.
Сосны в синем пруду небес
Хвою моют…
Лишь рябь видна.
Тишину обрывает вдруг
Быстрых крыльев веселый всплеск:
Дятел, ловко вспорхнув на сук,
Будит вежливым стуком лес.
Солнце с хмарью вступает в спор,
Где-то тонко скрипит сосна, —
Это, верно, веселый бор
Чуть потягивается со сна…
Еще июль, но холодно и грустно…
Еще июль,
Но холодно и грустно.
На ветках дождь и зябко на душе,
И у меня сейчас такое чувство,
Что будто лето кончилось уже.
Оно ушло негаданно – в июле,
Вспугнув ветрами утреннюю тишь.
И ты, любимая, не потому ли
То хмуришься,
То плачешь,
То молчишь.
И зря мечтаю вновь
Тебе в угоду
Я возвратить июльских дней тепло:
С тобой, родная, то же,
Что с погодой:
Похолоданье, видимо, пришло.
«Русские люди разобщены…»
Русские люди разобщены.
Нет иудейского дружества в нас.
Мы одиноки, как в джунглях слоны.
И осторожны в решительный час.
Стих в нас азарт справедливой борьбы,
Каждый живет лишь своею бедой.
И потому мы во власти судьбы,
А не судьба в нашей власти крутой.
Русские люди разобщены,
Но от себя не уйти никуда…
Помню, как в горькие годы войны
Всех воедино сплотила беда.
Вдаль уносятся поезда…
Днем и ночью по синим рельсам
Вдаль уносятся поезда.
Мчат платформы с тяжелым лесом,
Нефть торопится в города.
Голубые плывут вагоны,
Травы ветром с размаху гнут…
Все, что только душе угодно,
Мимо окон моих везут.
Вновь гудок вдалеке раздался.
Поезда, поезда в пути…
И хотя б один догадался
Любимую привезти.
«Я пришел к твоим окнам…»
Я пришел к твоим окнам
В ту серую ночь…
Но приходом своим
Я тебя не встревожил.
Все равно ты ничем не сумеешь помочь,
Даже если захочешь,
Ничем не поможешь.
Я теперь понимаю тебя
И скорблю,
Ты сейчас дли меня
Совершенно другая.
Я теперь, как и ты,
Нелюбим
И люблю,
Я теперь, как и ты,
От себя убегаю.
Только где ж это место
На доброй земле,
Чтоб, как ношу тяжелую,
Сбросить бы горе,
Закопать его в землю,
Запрятать во мгле,
Позабыть,
Подарить,
Утопить его в море.
Я не знаю.
Я места того не найду,
Потому не встречай меня
Окнами настежь…
И прости,
Если завтра я снова приду
Со своею бедою
К чужому несчастью.
«Я поражаюсь мастерству природы…»
Я поражаюсь мастерству природы,
великой сообразности ее:
живут деревья,
умирают годы,
и в дни весны —
весна берет свое,
И все подчинено ее законам:
шум водопадов,
и печаль берез,
и майская гроза,
и птичий гомон,
сменяющийся тишиною гнезд.
Я поражаюсь мастерству природы…
И Человек в своем далеком детстве,
когда он был беспомощен и мал,
он перед ней,
доставшейся в наследство,
и падал ниц,
и в страхе замирал.
Она его могуществу учила,
сама ключи от тайн своих дала.
Не побоялась, что людская сила
раскроет тайны те во имя зла.
Но Человек был искренним и храбрым.
Он принял дар, скрывая торжество,
как скульптор принимает мрамор,
чтоб высечь людям чудо из него.
Он все в работе…
Пролетают годы,
мир хорошеет под рукой его.
Я поражаюсь мастерству природы,
но славлю Человека мастерство.
«Стекольщик вставил стекла…»
Стекольщик вставил стекла
в новом доме —
и дом прозрел.
Он улыбнулся солнцу,
балконы поднял к небу,
как ладони,
и мне тогда почудился ребенком,
впервые увидавшим мир.
Дом был голубоглаз
и по-апрельски светел,
и тих еще —
не то от удивленья,
не то от одиночества квартир.
Под Новый год
сюда приедут люди.
Он распахнет им двери,
словно сердце.
Душа его наполнится мгновенно
неповторимой музыкой приветствий,
улыбок, смеха, детских голосов.
Но это – после,
это – в ожиданье.
А в тот момент увидел я внезапно
спускавшуюся с лестницы девчонку.
Она была стекольщиком веселым
и улыбалась так неудержимо,
как будто дому
признавалась в чем-то.
Ее глаза, наполненные солнцем,
сказали мне, как счастлива она.