Спросил в тоске: «Что делать? Посоветуй…»
И я сказал: «Езжай в Иерусалим…»
Престиж еврейских жен недосягаем.
Непредсказуем и характер их.
Когда они своих мужей ругают,
То потому, что очень верят в них.
В их избранность, надежность и удачу.
Боясь – не потерялись бы в толпе.
А неудачи – ничего не значат.
Была бы лишь уверенность в себе.
И чтоб не обмануть их ожиданий,
Мужья обречены на чудеса:
Рекорды, книги, бизнес женам дарят,
Чтоб гордостью наполнить их глаза.
Еврейским женам угодить не просто.
Избранник – он единственный из всех.
Они хотят любимых видеть в звездах.
В деяньях, обреченных на успех.
И потому ни в чем не знают меры,
Когда мужей выводят в короли…
Без женской одержимости и веры
Они бы на вершины не взошли…
Пою хвалу терпению мужскому.
Еврейским женам почесть воздаю.
Одна из них не просто мне знакома,
Она судьбу возвысила мою.
«Смотрел вчера я телик спозаранок…»
Смотрел вчера я телик спозаранок:
Менты в работе… В кадре чей-то холл,
Где залежи купюр – на пол-экрана.
И счет их миллионы превзошел.
Надеюсь я, что нашей власти шумной
Достанет состраданья и ума
Определить все найденные суммы
В больницы или в детдома.
Но неизвестно, что с деньгами станет,
Награбленными властною шпаной…
То ль вновь осядут в чьем-нибудь кармане,
То ли дождутся участи иной…
«Пришла весна, пора цвести садам…»
Пришла весна,
Пора цвести садам.
Они стоят, затопленные морем,
и солнца нет у них над головой,
а вместо неба – желтая вода.
Но ведь пришла весна —
пора цветенья:
и вспоминают яблони, волнуясь,
что в эту пору надо им цвести.
И нету никакого чуда в этом,
что прямо в море зацвели сады.
Они цветут,
и рыбы удивленно
губами обрывают лепестки,
и море цвет тот поднимает к небу,
несет на гребне пенистой волны…
Цветут сады.
И шелестят ветвями,
шумят, как в бурю,
радуясь весне.
И шум садов выносит море
к людям…
И волны, разбиваясь о каменья,
кидают наземь белые цветы.
Цветут сады, захлебываясь морем…
Пришла весна —
Пора цвести садам!
Память
Он хоть не стар,
но сед.
Не от годов – от бед.
Он видел,
как убивали наших
в предрассветном дыму,
как без вести пропавших
ждали в каждом дому.
Как голосили вдовы
по мужикам.
И горя хлебнувши вдоволь,
невесты шли по рукам.
Когда-нибудь он об этом
сыну расскажет,
заросшие красным цветом
окопы ему покажет,
воронки – от бомб упавших,
затопленные по весне.
Пусть сын, войны не знавший,
знает все о войне.
«Война прошла через сердце мое…»
Война прошла через сердце мое.
И мне не забыть ее.
Сколько б ни минуло лет,
я буду помнить ее…
Я буду помнить ее
не по майским вспышкам ракет,
не по первым залпам салюта,
что долго в глазах не гас, —
я помню кричащие те минуты,
когда небо стреляло в нас…
Мы шли,
оглядываясь без конца.
А город горел,
грохотал, как гроза.
И пламя его —
жгло нам сердца,
и дым его —
ел глаза.
И не в силах ту боль осилить,
мы падали по пути…
Прижавшись к горячему телу России,
просили ее – защити!
Мы были тогда ровесники Родине:
наше детство осталось в городе…
А город глядел глазами страшными,
звал назад – одиночеством улиц…
Мы сто раз бы к нему вернулись,
если б не старшие.
Мы тащились с бабками, матерями
посреди налетевшей на нас зимы…
Люди смелость в пути теряли,
как вещи теряли мы.
И, нас обнимая,
плакали матери,
и молчали старухи,
как будто бы спятили…
О, куда бы от горя деться…
И хмуро безмолвствовали пацаны,
потерявшие детство.
…Это было в начале войны.
«Во мне есть капля итальянской крови…»
Во мне есть капля итальянской крови.
Прапрадед поделился ей со мной.
Ее хватило, чтобы выгнуть брови
И волосы взбить темною волной.
Все остальное я набрал в России —
И прямоту, острее, чем тесак.
И опыт жизни, чтоб не быть разиней,
И мудрость лет, чтоб не попасть впросак.
А главное, что мне дала Россия, —
Так это милосердие свое.
О чем меня бы люди ни просили, —
В ответах я равняюсь на нее.
Так и живу – ни шагу без России.
И по-другому не дано мне жить.