журавли…
Город мой,
ты – частица великой России,
а дороже ее
нет на свете земли.
Барство
Был концерт в нашем доме отдыха.
Целый вечер играли Дворжака.
Только речь сейчас не о нем.
Я хочу рассказать про чуткость.
И про то,
как недобрым днем
здесь сыграли на добрых чувствах.
Дочь директор встречал в тот день.
Обнял он ее возле входа,
зонт раскрыл ей
и руку подал.
Скинул плащ и сказал:
– Надень. —
И как будто со сцены клуба
бросил няне
сквозь шум и дождь:
– Отнеси чемодан, голуба…
– И вот это, – сказала дочь.
Ох, тяжел чемодан для няни.
Кто поможет ей по пути?
Папа собственным брюхом занят —
надо ж брюхо ему нести.
Ну, а дочь уже в той поре,
когда гордость неумолима.
Дочь – косая сажень в бедре —
на старуху свой груз взвалила.
Я беру чемодан у няни,
чем начальство смущаю крайне,
ставлю тот чемодан у ног —
барству этому поперек!
Огни
По ночам за окном огни, огни.
Не хотят они глаз сомкнуть.
Опоздавших, наверное, ждут они.
Иль друзей провожают в путь.
А быть может, баюкают чьи-то сны,
убегая на край земли.
Видно, очень уж людям огни нужны —
те, что рядом
и что вдали.
Я смотрю на огни сквозь окно-стекло,
через сумрак густых ветвей…
Не от тех ли огней на душе светло,
так светло на душе моей?
Георгий Иванов
Приснись мне, Георгий Владимыч.
И тайну заветную вымучь,
С которой в былое ушел.
А я поколдую над нею,
И, может быть, стану сильнее
Средь нынешних бедствий и зол.
Приснись мне, Георгий Иванов,
Под музыку хрупких стаканов,
Что где-то мы подняли врозь.
И станет понятней и ближе
Тоска твоя в синем Париже,
Где встретиться нам не пришлось.
Печальный поэт и скиталец,
Ушел ты… Но строки остались,
Да что-то притихли впотьмах.
И много времен миновало,
Пока от Девятого вала
Остались лишь пена да прах.
И снова судьба твоя дома…
Возвышенно встали три тома
На полке горючей страны.
И смерти оказана милость.
А все остальное – приснилось…
И нет ни стыда, ни вины.
В зале междугородного телефона
Здесь место встреч…
У трубок телефонных
встречаются,
уставши от разлук,
застенчивая искренность влюбленных,
и чья-то боль,
и чей-то недосуг.
Здесь место встреч:
в засвеченных кабинах
чужое счастье оживает вновь,
когда веселым голосом любимых
по проводам торопится любовь.
Я встретился вчера тут с юной парой.
Они сидели рядом у окна —
и понял я,
как любит этот парень
и что девчонка
тоже влюблена.
Счастливые,
не знавшие разлуки,
они смешно шептались невпопад.
И не боялись —
вдруг разъединят.
Чтоб встретиться – протягивали руки…
Меня еще не вызывала трубка.
А я смотрел на них —
и не спешил.
О, как мне было и легко, и трудно,
как будто я с тобой поговорил.
«В комнате моей светло и пусто…»
В комнате моей светло
и пусто.
Но порой бывает тесно в ней.
От воспоминаний,
если грустно.
От друзей,
когда еще грустней.
Дружба,
вероятно, как транзистор,
ловит на знакомой ей волне
наши беды,
радости и мысли,
если с ними мы наедине.
И друзья без умысла приходят,
как улыбка, дождик
или сон.
В доме ничего не происходит,
просто дом от всяких бед спасен.
Ничего я без друзей не значу.
Ни черта без них я не смогу.
И они не могут жить иначе.
Видно, тоже у меня в долгу.
«Израильские девочки…»
Израильские девочки
Из Брянска и Дубны…
Как тоненькие веточки
Порушенной страны.
Прошло уже полгода
Их новой жизни тут.
Легко, когда у входа
Тебя с улыбкой ждут.
А что в былом осталось, —
Им всем немного жаль:
И бабушкину старость,
И девичью печаль.
Еще осталось детство.
Деревня – дальний свет…
Но есть от грусти средство —
Твои шестнадцать лет.
Я благодарен вечеру,
Мелькнувшему, как стриж…
Российская доверчивость.
Израильский престиж.
И в этот вечер с нами
Был Пушкин допоздна…
Спасибо вам за память.
Пусть вас хранит она.
«В грустной музыке сентября…»
В грустной музыке сентября