Треух ударом автомата
Сбил с непокорной головы.
Он бил ее, что было силы,
Она держалась, как могла,
Но ненависть ее свалила.
И ненависть же подняла!
И встав опять навстречу боли,
Готовая для новых мук,
Она услышала, как в поле
Метель заголосила вдруг.
Как будто вызывая жалость,
Метель стонала все сильней,
А Пане грустно показалось —
Россия плакала по ней.
Россия… Та, что в лютый холод
Дала ей своего тепла,
Что из окна разбитой школы
Ей на сто верст видна была.
Россия… Свет ты мой, Россия!
Она увидела вдали —
Березы, как она, босые,
Не к ней ли на подмогу шли?
А в этот миг (за лесом что ли)
Раздался взрыв… И вздрогнул класс.
И Паня, позабыв о боли,
Ему навстречу подалась.
И отлегло от сердца —
«Живы!
Ребята…»
Ей сигнал дают…
А за окном гремели взрывы,
Напоминавшие салют.
И небом, заревом залитым,
Глаза наполнились ее…
Смотрела Паня, как вдали там
Россия мстила за нее!
5
И вот я в этой светлой школе,
Что стала памятником ей.
Где Паня молча – в гневе, в боли —
Прощалась с Родиной своей.
К ее портрету встало знамя.
Она глядит из-за стекла
На класс, где Родине экзамен
Тогда на мужество сдала.
А за окном – рябин закаты,
Березы блещут серебром…
Сюда опять придут ребята,
Как раньше – вместе с сентябрем.
Они мечтают быть похожи
На Паню…
И за все дела,
Наверно, им всего дороже
Была б от Пани похвала…
И оттого, что Паня рядом,
Здесь лгать не сметь
И ныть не сметь!
Чтоб, повстречавшись с нею взглядом,
Не оробеть, не покраснеть.
Все, все полно воспоминаний
В той школе – имени ее:
Портрет, откуда смотрит Паня
На детство давнее свое.
Альбомы детские, в которых
Хранятся памятью о ней
Рисунки, старых писем ворох,
Стихи, подаренные ей.
И я смотрю в глаза живые,
Смотрю и впрямь не узнаю,
Как будто ты вошла впервые
Совсем другой в судьбу мою.
Счастливой, очень нужной людям…
Живой – в мальчишечьих глазах…
Такой, чьим сердцем друга судят.
Чьим гневом побеждают страх.
Такой, кого не пустят в святцы,
А сохранят среди людей.
Чьей жизнью матери гордятся
И учат мужеству детей.
Огонь
1
Человек познается исподволь,
Когда он с твоим сердцем рядом.
И вся жизнь его, словно исповедь,
Если жизнь он свою не прятал.
Знаешь в нем наизусть, как будто,
Все – от снов до мозолей рук.
Но бывает, в одну минуту
Человека познаешь вдруг…
…Трактор в поле.
Пыхтит, как может.
Ползает по́ полю «черный жук».
Засеваем мы поле рожью.
Нам остался последний круг.
Пашкин старенький тракторишка
Лезет себе напролом.
Весь из дыма он да из риска —
Самоходный лом.
Как-то Пашка просил начальство:
– Списать бы того конька… —
Только вот ведь несчастье —
Колеса целы пока.
И некто острил с ухмылкой:
«Бегать еще могет?
Давай со своей кобылкой
От ворот поворот…»
Трактор в поле… К концу работа.
Я смотрю – там неладно что-то…
И вдруг прямо в небо огонь и дым.
Мы с напарником к Пашке бежим.
У меня озноб по спине.
А Пашкин трактор в огне.
2
Я видел, как горят дома,
Как погибали целые деревни.
И корчились от пламени деревья.
Я видел все… И не сошел с ума.
Меня война жестокости учила.
Но то, что я увидел в этот миг,
Когда наш Пашка вспыхнул,
Как лучина…
То было жутко.
Выше сил моих…
Он так хотел любимца своего
Сберечь, спасти во что бы то ни стало.
А пламя по глазам его хлестало
И праздновало злое торжество.
Страшен огонь! Лучше не тронь…
Курткой его – не помогло.
И вдруг – о, чудо!
Земля!
Она отовсюду
На помощь шла.
Он сгреб ногтями ее в ладонь.
И дрогнуло пламя.
«Попробуй тронь…»
Но с горстью черной
Он сделал шаг…
И в злую морду
Землею – жах.
– Ага, не нравится!
Ага, притих…
Огню не справиться,
Коль двое их.
Но, вспыхнув вновь
Из последних сил,
Он Пашке искрою отомстил…
Пашка горит…
Он катается по полю,
Как будто катается по полю
Факел.
Холодея от Пашкиных воплей,
Мы бежим к нему так,
Словно следом – собаки.
Я вижу – огонь свои алые крылья
Над Пашкою распростер…
Мы с маху одеждой своей накрыли
Тот беснующийся костер.