Полунин опять произнес «мда», начал перебирать собранные по делу справки. Секретарша Зина приоткрыла дверь, попросила Богданенко взять телефонную трубку, — ему звонили из дому. Жена, очевидно, на что-то злилась и выговаривала ему, он мрачно двигал бровями, потом сказал:
— Ладно, поступай, как знаешь! А мне недосуг. Вернусь поздно…
Он бросил трубку, подошел к окну и стал глядеть на пыльную серую дорогу, на серый забор, о чем-то своем думая.
Вечером, проводив Полунина до автобусной остановки, он в одиночестве поужинал в столовой, потом закрыл кабинет и ушел на завод. Нигде не задерживался, не сбавлял шага, переходя из цеха в цех, озабоченный и сосредоточенный.
Лишь на следующий день, когда Полунин снова приехал и закончил, наконец, строчить акт расследования, Богданенко собрал у себя в кабинете «оперативку». Были вызваны все, кто имел хоть малейшее отношение к управлению производством: начальники цехов, сменные мастера, бригадиры, старшие жигари и работники конторы. Полунин попросил, чтобы сделанные им выводы были доведены «до самых низов».
Пока участники собирались, Зина доложила о Корнее.
— Он уже давно ждет вас, Николай Ильич.
— Ну, давай его сюда. Как раз кстати, — почти с удовольствием сказал Богданенко. — Именно сейчас мне свежие кадры нужны.
С Корнеем он поздоровался за руку, оглядел сверху вниз.
— Механик?
— Нет. Техник-технолог, — не моргнув, ответил Корней.
— Жаль! Мне механик нужен. Просто до зарезу нужен дипломированный механик. Что же это ты технологию выбрал? Таким молодцам, как ты, больше подходит с машинами орудовать.
И опять смерил взглядом. Корнею это не понравилось.
— В технологах не нуждаетесь?
— Не остро! Без них еще терпеть можно.
Он перебросил страницу за страницей трудовую книжку Корнея, мельком пробежал глазами направление из техникума и приподнял бровь:
— Ты тоже здешний?
— Да. Здесь на заводе вырос, — подтвердил Корней, принимая назад документы. — И учился по путевке с завода.
— А закрепишься или немного погодя сбежишь? — становясь холоднее, спросил Богданенко.
— Мне бежать некуда, — вынужденно улыбнулся Корней. — Хвост привязан.
— Тогда сразу советую зарубить на носу: мы не блины печем!
— Кирпичи.
— Именно! В техникуме тебя теориями начиняли, а здесь нам не до теорий. Сразу запрягаться придется. И вкалывать!
Однако никакой должности не предложил: фамилия Чиликиных его явно насторожила.
— Для начала побудь сейчас на оперативке, — он кивнул на стул у окна. — Приглядывайся, приноравливайся, дурных примеров не перенимай…
«Ну, господи, благослови, — озорно подумал Корней, усаживаясь на отведенное место. — Крещение принял. Что дальше будет?»
Первое впечатление от встречи с директором завода получилось раздвоенное. После разговора с вахтером Подпругиным Корней представлял себе Богданенко более важным, более самоуверенным, а не таким, с какой-то, пожалуй, тревогой в глазах, с взъерошенными, плохо прибранными седеющими волосами, чуть-чуть понурого. Впрочем, высокий, поджарый и жилистый, Богданенко выглядел очень и очень внушительно. И голос внушительный. И ступает по полу твердо. Возле переносицы четкая морщина. По-видимому, именно эта морщина и придает его лицу неподступность, недружелюбие.
«А вообще, силен! — закончив оценку, одобрительно сказал сам себе Корней. — Не зря мать его опасается и делает к нему заход с черного хода. Через Артынова».
Вскоре кабинет заполнился, участники совещания переступали порог, не торопясь, уважительно переговаривались вполголоса, не брякали, передвигая стулья.
Но между собой, поскольку все были местными жителями, старожилами Косогорья, не стеснялись. Внимательно прислушавшись, можно было уловить и соленую шутку, и острое слово, и едкое замечание.
Издавна было затвержено неписанное правило: «На хвост соли насыплют — не куксись, потому как без соли даже куска хлеба не съешь!»
Сам Корней этого правила не любил и не желал его признавать, хотя только по нему и соизмерял земляков.
Семен Семенович, например, расположился почти вплотную к директорскому столу и сразу же принялся накручивать на палец усы.
«Как петух перед боем клюв чистит, — подумал о нем Корней, — а виду не подает!»
Рядом с Семеном Семеновичем присел на стул Яков Кравчун, затем Матвеев, по-прежнему, не глядя на духоту, застегнутый на все пуговицы. Выложил Матвеев на стол блокнот и авторучку, оперся локтями о край стола.
Яков его подтолкнул:
— Сразу на обе стороны писать начнешь — в дебет и кредит? Или стенограмму?