И сразу же, еще по непросохшей дороге, прибыл на завод Василий Кузьмич Артынов, вполне здоровый, деятельный, переполненный желанием немедленно все «выполнить и перевыполнить». Однако и ему плохая погода принесла неприятности. В его конторке на обжиговой печи уже хозяйничал Яков Кравчун, назначенный по предложению партийного бюро старшим мастером цеха.
Василий Кузьмич тотчас же поспешил к директору, но не застал его на месте. Между тем, неприятности добавились. Во-первых, секретарша Зина под большим секретом сообщила, что Богданенко заготовил на него строжайший приказ с перечислением таких-то и таких-то упущений, начиная с несчастья на зимнике, а во-вторых, под еще большим секретом дала прочитать протокол партбюро, оставленный ей для перепечатки.
Из протокола Артынов узнал, что пошатнулась сила Николая Ильича Богданенко. Партбюро объявило ему выговор «за отрыв от масс, незаконное отстранение Антропова, за аварии и штурмы, за нарушение режимов обжига и за срыв плана во время ненастья». Предложения Семена Семеновича Чиликина, Якова Кравчуна и Матвеева, записанные в протокол, сводились к единой цели. Василий Кузьмич понял, что ему несдобровать, если он сам не предпримет какие-то меры. Партбюро ясно сказало директору: взять Артынова под контроль, перестать на него опираться, поднять весь заводской коллектив и вывести цеха из прорыва.
Николай Ильич как только мог боролся и даже записал «особое мнение». Он заявил, что в отношении Артынова допустил ошибку, сильно ему передоверился, но слово «прорыв» категорически отверг и выводы партбюро назвал слишком резкими. Выговор не принял вообще. По его мнению, партбюро записало взыскание намеренно, чтобы опять-таки подорвать директорский авторитет, и поэтому оставил за собой право «обратиться в вышестоящие партийные органы».
Итак, выяснив ситуацию, определив, откуда дует ветер, Василий Кузьмич уже на следующее утро подал на имя директора заявление с просьбой перевести его на более легкий и менее ответственный пост.
Это была его первая мера. Вторую меру он осуществил в ночь под воскресенье, в пору глухую, темную, когда, кончив смену, управившись с домашними заботами и вымывшись в банях, косогорцы отдыхали. В эту именно пору Иван Фокин пропустил Артынова в бухгалтерию, после чего замкнул входную дверь, завесил окно старыми газетами. Валова Василий Кузьмич оставил снаружи, за углом конторы…
И тогда же, впервые за неделю, высыпало на ночном небе множество крупных звезд.
Отъезд на целину Якову Кравчуну пришлось отложить. Дни становились уже заметно короче. Нужно было еще собрать опытную пшеницу. Она хорошо выстояла ненастье, налила колос и даже пустила подгон. Но все это было еще не так важно. В крайнем случае, если бы Яков уехал, пшеницу могла собрать и Авдотья Демьяновна, а потом выслать в посылке. Партбюро вообще запретило пока даже думать о целине и велело заниматься тем делом, которое ему поручило.
Между тем, Артынов, получив отповедь у Богданенко, взял свое заявление обратно и продолжал начальствовать над обжигом кирпича. Якову приходилось туго. Артынов придирался, строил подвохи, отменял распоряжения и всячески старался выставлять назначенного к нему старшего мастера как незнайку. Самое скверное было то, что он забирал все оперативные сводки смен, акты на сдачу кирпича и контрольные талоны на качество и сам же вел журналы учета производства.
— А ты меня, друг, не лови и не пытайся мне палки в колеса ставить, — предупредил он однажды, когда Яков хотел посмотреть отчеты о загрузке печей за прошедшие месяцы. — Я уже давненько старые бумаги и отчеты похерил, отдал их на раскур. Вот так-то, друг!
Между ним и Корнеем Чиликиным произошла ссора. Корней отказался принимать кирпич вторым сортом, кирпич был никудышный, форменный брак, Артынов все же настоял, и в другую смену, в дежурство Валова, сплавил кирпич по какому-то наряду в подшефный колхоз.
Сам Богданенко, хотя и покрикивал на Артынова и грозил Валову за самовольство, больше был озабочен тем, чтобы оправдаться и снять с себя выговор партбюро.
— Сухой гроза ходит, — говорил, намекая на него, Осман Гасанов. — Гром есть, пыль есть, дождика нет. Добрый ведра тоже нет!