– Если я расскажу, ты подумаешь, бог знает что, и не захочешь больше знаться со мной.
– Это было так преступно?
– Не преступно, но не хорошо. – Арсений, с детской доверчивостью, смотрел ей глаза. – Знаешь, моя привязанность к тебе непросто блажь или увлечение, которое пройдёт. Я не знаю, что ждёт нас впереди, но ты самое лучшее, что сейчас есть в моей жизни. За столько лет я впервые спокоен. Я стал кому-то нужен. И я люблю тебя всей душой! Очень странное ощущение. Люблю душой, а не телом.
Покраснев, девушка слегка отстранилась от него.
– Не смущайся, – мягко продолжал он. – Понимаешь, я хочу стать тебе не только близким другом. Братом! И не бойся. Я не сделаю тебе ничего плохого.
– Мне стыдно слушать такие слова.
– Как видишь, я не идеален. Во мне много плохого. Отец не стремился сделать из меня человека. Вчера я захотел отомстить ему за то, что он делает со мной, за то, что твои родители сделали с тобой. – Он замолчал на минуту, потом продолжил: – Воспользовавшись отсутствием отца, я сел играть. Я не плохой игрок, но представь себе, всё проигрываю! У меня в карманах пусто, и я ставлю на кон ресторан отца.
– Боже!
– Именно. Руничу повезло. Он вовремя вернулся. Отыгрался и ещё кучу денег в придачу получил. Утром, – Арсений невольно потёр ладонью щеку, которая, казалось, ещё горела от полученных пощёчин, – у нас был крупный разговор. Но не это важно. Главное, я заставил его поволноваться. Так он ещё никогда не волновался!
– Как ты мог решиться на такое? – удивилась девушка.
– Мне было больно, обидно за нас. К тому же я был пьян. Пьяный я становлюсь неуправляемым и могу наделать глупостей.
– Если ты знаешь это, зачем пил?
– Для храбрости и от зла. Иногда вино меня взбадривает, иногда даёт забвение. Знаю, что это грех, но ничего с собой поделать не могу.
От пристального взгляда девушки он уткнул лицо в ладони.
– Теперь ты будешь презирать меня.
– Нет.
Он поднял голову.
– Благодарю за то, что ничего не скрыл от меня.
– Это тебе спасибо, сестричка.
****
Молодая монахиня и послушница шли к заутренней.
Даша видела, как за последнее время изменилась её подопечная. Взволнованная её душевным состоянием, она поинтересовалась у Ксении о происшедшей с ней перемене.
– Почему ты такая грустная, Ксения?
– Матушка-игуменья сообщила мне о приближении времени пострига, и это лишило меня покоя. Я стану невестой Бога. А мне хочется совсем иного! – девушка заплакала. – Мне хочется земного супруга, и принадлежать я хочу только ему. Хочу быть красивой для него. Хочу ощутить его поцелуи и прикосновение к моему телу и сама отвечать на его ласки. Я знаю, мысли мои греховны, но ничего не могу с собой поделать. Сестра, как мне быть, подскажи?
– Ты всего лишь послушница, а не монахиня, – опешив, пробормотала Дарья. – Вижу, в тебе столько женственности.
– Люблю и чту Бога, но я также хочу любить земного мужчину. И как же мне жить, если меня постригут?
Монахиня погладила девушку по склонённой голове.
– У тебя не осталось времени для выбора. Поступай так, как тебе велит сердце. Послушай его.
Всю ночь Ксения думала и, наконец, решилась написать письмо Арсению.
Единственное письмо за всё время их знакомства, в котором сообщила ему о предстоящем важном событии в её жизни.
****
Сумерки несли с собой нежную прохладу и давали возможность вдохнуть свободно после изнуряющего и усыпляющего знойного дня.
Вечерняя служба закончилась, и игуменья вместе с монахинями и послушницами покидали небольшую церковь Ильи.
– Сестра Дарья, – игуменья Валентина подозвала к себе Дашу. – Сегодня ты будешь убирать в соборе?
– Моя очередь, матушка.
– Отрадно мне слышать, что Господь именно тебя, сестра, привёл украсить собор к престольному празднику. – Она перекрестила молодую монахиню. – Господь милостями своими нас, грешных, не оставит.
Невысокая сухонькая, она чинно последовала к выходу из церкви.
Войдя в тишину собора, Даша подошла и приложилась к иконе Божьей Матери «Отрада и Утешение» и только тогда принялась чистить подсвечники от оплывшего воска и вставлять в них новые свечи.
Она разложила аккуратными рядами свечи в свечном ящике Протёрла бесценные иконы: Воскресения Христова и частицами Живоносного Гроба Господня, Казанской Божьей Матери и Нерукотворный Спас. Этой иконой в шестнадцатом веке Иван Грозный благословил сына своего Фёдора.
Эти три бесценные иконы были реликвиями монастыря.
В Новодевичьем монастыре готовились к предстоящему празднику Троицы.