Всё выглядело так хорошо, прямо в соответствии с планами противника — разваливающаяся армия Моро, с одной стороны, и крайне ослабленные боями, отягощённые огромными обозами русские войска, едва тянущиеся через просторы Германии, с другой. Требовалось всего лишь дать небольшой толчок, чтобы огромный глиняный гигант рухнул.
Суворову следовало резко ускориться, ибо армию и фурштаты[11] надлежало успеть вывести в Россию по возможности без военных действий — войска, несмотря на все усилия, были серьёзно некомплектны и истощены, им просто необходимы были отдых и переформирование. Солдаты очень устали, но понимали устремление командования.
Даже последнему ездовому было отлично известно, что усилия, потраченные на уговоры французских учёных, художников, архитекторов были огромными — члены специального посольства академика Бернулли не скрывали награды, предлагавшиеся за переезд в Россию, да и наши дипломаты с большой публичностью почти месяц убеждали Моро разрешить массам французов покинуть свою страну, тратя значительные средства на взятки и суля поставки в креди́т на весьма соблазнительных условиях. Военные были готовы вытерпеть всё, совершить всё что угодно, чтобы усилия не пропали даром, да и просто считали необходимым уберечь доверившихся им людей от опасности.
Армия начала двигаться быстро, резко меняя направление движения, уклоняясь от любых возможностей столкновения с бывшими союзниками. Совершенно невероятная нагрузка легла на окольничих, обеспечивавших весь этот ковчег, на командование колонн, на которых лежала ответственность за порядок и безопасность, и на русские арьергарды, прикрывавшие движение.
За всё время похода было только два столкновения, достойные имени боя. Первое, скорее забавное, чем масштабное, вошедшее в историю как «голая рубка», состоялось на переправе через речку Лейне[12] возле деревни Грене. Там австрийская кавалерия неожиданно наткнулась на русских сапёров, занятых наведением моста для двигавшейся колонны генерала Коновницына. День был тёплый, работы шли в воде, так что солдаты и даже офицеры второй роты Курского инженерного батальона были раздеты до нижнего белья, в котором и встретили нежданных гостей. Кавалеристы дали залп и атаковали в сабли, их поприветствовали топорами и лопатами.
Выделенная в охранение сапёров рота псковских пехотинцев также была увлечена водными процедурами, решив помыться и постираться. Так что, услышав залп австрийцев, они также явились на место боя в неглиже. Единственными, кто со стороны русских оказался одетым, были витебские гусары, которые, собственно, и проглядели выдвижение противника к месту переправы. Огорчённые своей ошибкой, запоздав к началу схватки, они настолько озверели, что вырубили имперцев под корень, не дав им сообщить основным силам о столкновении.
В рядах псковичей оказался молодой прапорщик Зеленов, весьма известный в будущем художник-баталист, первой знаменитой картиной которого и стала «Голая рубка». Живописец по памяти запечатлел своих боевых товарищей, многие из которых остались на берегу тихой немецкой речки.
Вторым же сражением, отмеченным штабом Суворова, стал трёхдневный арьергардный бой у Бланкенбурга[13]. Генерал Боунапарт показал себя великолепным командиром — уже было известно об объявлении войны России новой коалицией Вены и Лондона, и если о решительной схватке с уходящей армией для австрийцев речи не шло, то атаковать многочисленные обозы, взять трофеи и ещё более ослабить противника стало мечтой для генерала Коловрата[14], командующего силами Священной Римской Империи в Центральной Германии.
У австрийцев было существенное превосходство в численности и подвижности — основу армии Коловрата составляла кавалерия, с которой он должен был соединиться с главными силами коалиции, стоявшими в Нидерландах. Казалось, что Суворов сейчас развернётся и даст противнику решительное сражение, но Боунапарт, ставший в этом походе любимцем генералиссимуса, убедил своего начальника продолжать движение, а сам устроил для противника образцово-показательную цепочку малых схваток, перемежающихся переговорами, отступлениями и атаками на тылы.
В результате через три дня австрийцы обнаружили, что главная армия противника ушла очень далеко, а сам корсиканец с хохотом быстро покидает место сражения. Потери австрийцев составили всего около двух тысяч человек, причём большинство солдат просто разбежалось, воспользовавшись неразберихой. Русские же в своих докладах упоминали всего-то сто тринадцать убитых, раненых и потерянных бойцов. Авторитет бывшего француза поднялся просто до небес. Хотя сам он упирал на невероятно высокую роль воздушных шаров, давших ему возможность следить за передвижениями противника и быстро доносить свои приказы до собственных подчинённых.