— Понял я тебя, Пётр Алексеевич. Понял. Думать буду, друг мой…
Я уже давно понимал, что мой довольно скромный образ жизни, которым я заразил и свою семью, а теперь уже и русское общество, имеет и обратную сторону. Пусть, экономя деньги на строительство и содержание дворцов, я мог тратить их на дороги, заводы, образование и науку, но вот мой и России образ для внешнего пользования выглядел бедно. Пусть, многие видели богатство наших земель и городов, но некоторые-то не замечали внутренней сути, а обращали внимания только на внешнее.
Что говорить, дворец мой был неплох, но, действительно, даже тот же Сан-Суси[18], принадлежащий вассальному мне бранденбургскому правителю, выглядел куда богаче. Пора заняться этим вопросом, да… Вот бы ещё и денег побольше…
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Иван Донатович! Барин! Барин!
— Что ты кричишь, Мирон? Разбудил, прокля́тый! — бывший авантюрист, а ныне доживающий свой век помещик, вскочил из кресла-качалки, в котором дремал под ласковым калифорнийским солнышком, и ругал своего управляющего, — Ужели наместник прибыл? Проспал?
— Не-не-не, Иван Донатович! Не приехал ещё, завтра же ждём. — махал руками тоже весьма немолодой, лысый как колено, грек, который нашёл место, где он мог достойно встретить старость.
— Так чего же, дурень, орёшь-то, словно на пожаре, а? — кряхтел Яркий.
— Я это чего… — мялся управляющий, — Мельницу-то велено строить, да…
— Велено! Посоветовал мне Осип Михайлович механизм сей сладить. А что? Верное дело, муку молоть! Чай крестьян теперь много, хлеб растят, а мельницы-то и нет! А у меня-то речка течёт, речка хорошая! Самое оно — мельничку поставить! — старый дворянин кричал на своего слугу, вжавшего голову в плечи.
— Так я чего, барин… Вот я и нанял Фому Бобыля запруду копать. Знаете же Фомку, из швабов, немой, который…
— И что Фомка твой? Утоп, что ли? — всё ещё ругался помещик.
— Как же утоп, барин? Почто Вы так, Иван Донатович? Грех-то какой, живого человека так… — осуждающе качал головой Мирон.
— Ох! — выдохся старый итальянец, — Ладно, коли живой он, говори дальше.
— Так вот, барин! — управляющий даже взмахнул руками от переполнявших его чувств, — Чего нашёл-то, Фомка! Сам-то он её понял, камень и камень, а я — калач тёртый, сразу опознал! Вот!
— Что, вот? Орясина ты этакая… Ох! — схватился за сердце помещик, развернув свёрток, что торжественно протянул ему Мирон.
— Вот и я говорю… Что теперь делать-то будем, барин, а?
— Это же золото! — едва просипел Яркий.
— Оно самое, барин! — также тихо ответил старый грек, — Самородок, фунта на три потянет точно.
— Конец нашей спокойной жизни, Мирон! — с тоской проговорил помещик, — Набегут людишки… Видел я как на Аляске, когда золото нашли, всякие бродяги как из-под земли объявились… Поместье моё…
— Так это, барин… — мялся управляющий, — Может, не говорить никому?
— Как же такое утаишь-то? — Яркий обхватил голову руками.
— Так, Фомка-то немой, да не шибко умный. Я ему гривенник дам за работу, скажу, что барин передумал, он и уйдёт к себе. Жены, детей у него нету, говорить он не говорит… Я-то точно никому не скажу. Мне всё это не по душе, барин…
— Как же ты так, Мироша? — с надеждой спросил тот, кто когда-то звался Калиостро.
— Да, мы с Вами, барин, оба — отрезанные ломти. Семьёй так и не обзавелись, живём — небо коптим. Денег нам достаточно. Зачем нам такая радость перед смертью?
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
В Европе всё покатилось к победе Франции. Моро показал, что он умеет воевать и, что не менее важно, планировать военные действия. Ожеро, уклоняясь от генерального сражения, отступал в Нидерландах так искусно, что совершенно расслабил противника, чем французы неплохо воспользовались при Котрейке. Внезапно атаковав преследующий их корпус Беллегарда[19], республиканцы разбили его, так же, как и подошедшие авангарды основных сил Мака.
Пусть, под натиском главной армии союзников французы отступили, но теперь положение коалиционных войск стало зыбким — былое преимущество в численности истаяло. Австрийцам и англичанам пришлось прекратить движение вперёд и укреплять Антверпен. В кампании 1804 года, всякая идея о наступлении в Нидерландах была отложена.
На Рейне же с уходом армии эрцгерцога Карла всё, казалось, тоже утихло. Все надежды коалиции были сосредоточены на спасении Италии, где перед Моро не было заметно уже серьёзных препятствий, за исключением войск Меласа[20]. Австрийский командующий неаполитанской армией при этом весьма плохо смотрел на собственные перспективы, оценивая готовность итальянских войск серьёзно хуже, чем собственно имперских, которые были разгромлены у Мантуи.