И главная изюминка ресторана. По французскому обычаю, к шампанскому подавали, за счёт заведения, тёплый жареный миндаль.
Налево от центрального входа — большой зал, с рулеткой и столами для карточной игры.
В отличие от ресторана, стены зала были оливкового цвета, с висящими по ним гобеленами.
Зелёное сукно столов и стульев, стола рулетки, красиво сочетались с этими стенами и золочёной лепниной на потолке.
Три колонны посредине, визуально разделяли его на две половины.
К зданию ресторана примыкал двухэтажный дом, соединённый на втором этаже с рестораном, небольшой просторной галереей.
В залы ресторана, со второго этажа, из галереи, спускалась неширокая мраморная лестница.
В жилом доме, на первом этаже обитала прислуга, располагались просторная прихожая и столовая, на втором — комнаты хозяев.
Дом имел свой, отдельный от ресторана, подъезд и вход. Туда вело невысокое, в несколько ступеней, крыльцо.
Вглубь двора уходили два одноэтажных флигеля с хозяйственными службами: кухней, кладовой, складом, прачечной, зимним ледником и конюшней.
По мнению столичных обывателей «Дюссо» было великолепным заведением, где зеркала отражали свет, музыку, красивых женщин, шампанское, хороший вкус хозяев и, острое ощущение порока и роскоши.
Многие жаждали и стремились к этому разрушительному яду.
Чем ближе повозка приближались к дому, тем тревожнее ныло сердце молодого человека.
Отчего-то в памяти всплыли слова отца, которые он любил часто повторять:
«Посетители нашего „Дюссо“ должны наслаждаться едой и игрой, как любовью. Без запретов, страха и всевозможных ограничений. Нужно жить сегодняшним днём, ибо неизвестно, что ждёт нас завтра».
Когда завернули за угол, Арсений тронул возницу за плечо.
— Приехали.
Повозка остановилась.
Он ступил на тротуар и, подняв голову кверху, посмотрел на окна своей комнаты.
«Вот я и дома», — взволнованно подумал он.
***
Возвращение сына хозяина растревожило всех обитателей дома, которые отдыхали в отведённых для прислуги комнатах.
Леонид, небольшого роста, полноватый, крепкий мужчина, с чёрными усами на круглом лице и седыми висками, сердечно приветствовал молодого хозяина, пожимая его руку.
Полина, раскрасневшись от поцелуя полученного в щеку от Арсения, предложила ему чего-нибудь поесть.
Юный сын Андрея Михайловича смеялся и шутил, отвечая на их рукопожатия и поцелуи.
Хозяина дома не оказалось. Вместе с метрдотелем Алексеем, он был в центральном столичном банке.
Умывшись с дороги и выпив кофе с замечательным печеньем Полины, Арсений попросил не говорить отцу о его приезде.
— Сейчас я хочу выспаться с дороги, а вечером сам объявлюсь отцу. Уговор?
— Как скажете, Арсений Андреевич. — В согласии кивнул Леонид.
Прихватив вещи, вместе со слугой, он поднялся на второй этаж дома, и направился к галерее соединяющей служебные помещения и ресторан со второй половиной дома.
Оставшись один, разделся и прошелся по своей комнате.
За эти годы в ней ничего не изменилось.
Всё так же тихо тикали на стене часы. Письменный стол и стул, зеркало от потолка до пола в простенке между книжным и одёжным шкафами.
Пара кресел, прикроватная тумбочка, на ней — настольная электрическая лампа под зелёным абажуром.
Те же зелёного шёлка портьеры и такого же цвета обои.
Кровать с резными спинками тёмного ореха и темно-зелёным покрывалом.
Гора кружевных подушек и мягкий, пушистый, светлого тона ковер под ногами.
Арсений счастливо рассмеялся и с разбегу повалился на кровать.
В блаженной истоме закрыл глаза.
«Как же хорошо! — засыпая, думал он. — Я дома. В раю… а по дороге встретился с ангелом. Сейчас она в монастыре. Не нужно думать о ней. Но, отчего я в мыслях, всё время возвращаюсь к ней. Хочу увидеть… Глупости! Вообще то, недурно было бы приударить за монашкой! Нельзя, нельзя, нельзя! Она — невеста Бога и всё земное ей чуждо. Отчего Богу, всегда достаётся самое лучшее? Такая красавица и под монашеским платком…»
***
Запыхавшись, Адель взбежала по лестнице на второй этаж.
В дверях, ведущих в длинный, тёмный коридор, столкнулась с Полиной.
— Он приехал, Поленька! — обняв и расцеловав её, радостно воскликнула она.- Он приехал!
— Приехал. — Спокойно отозвалась девушка.
От радостного возбуждения, зелёные глаза француженки сверкали, и яркий румянец на щеках соперничал с рыжими кудряшками.
— Господи, какое счастье! Ты видела его?
— Видела.
— Какой он? — Адель перевела дыхание и поправила выбившийся, из-под кружевной наколки на голове, локон.
— Как всегда, элегантный и остроумный.
— Хочу увидеть его. — Девушка ринулась к комнате.
— Стой, сумасшедшая! — удержала её за руку Полина. — Он устал и, наверное, уже спит.
— Ну и что! Я не стану его будить. — восторженный голос Адель перешёл на шепот. — Только посмотрю на моего Арсена одним глазком и всё.
Когда Адель, на цыпочках, вошла в комнату, то увидела, что сын Андрея Рунича, обняв подушку, безмятежно спит и, чему-то улыбается во сне.
Француженка укрыла его одеялом.
Арсений зашевелился и повернулся на другой бок.
Поцеловав его в щеку, она выскользнула из комнаты.
***
Рунич поднялся на второй этаж, оставив Леонида и Алексея самим управлять этим вечером в «Дюссо».
У Андрея Михайловича болела голова.
Своё недомогание и дурное расположение духа он приписывал первой, весенней грозе, налетевшей этим вечером на Петербург. Бушевал шторм.
Сердце Андрея уже несколько дней ныло от тоски и тревоги.
Он ждал приезда сына, а его всё не было. Теперь ещё эта буря.
Пройдя по галерее соединяющей ресторан с жилой половиной дома, он медленно шёл по коридору к себе в кабинет.
Свет не горел. Только сполохи молний на мгновение освещали мрак.
Андрей прекрасно знал расположение комнат и уверенно шагал в темноте.
Но вот всполох молнии выхватил силуэт человека, стоящего на фоне окна и от неожиданности Андрей Михайлович вздрогнул и отшатнулся к стене.
Раздался знакомый, весёлый смех.
— Испугался?
В свете новой вспышки Рунич увидел юное лицо своего сына.
Нахмурив брови, Андрей Михайлович, с минуту недружелюбно разглядывая сына в упор, затем кивнул головой на двери в свой кабинет.
Юноша покорно последовал за ним.
Любимым местом времяпровождения господина Рунича был его кабинет.
Когда он был озабочен, тосковал или же радовался, он всегда закрывался в нём и старался побыть там сам с собою наедине.
Если назревали важные дела, то все его посетители проходили сквозь его «кабинет».
Это был непреложный закон и, никто не смел, нарушить созданный раз и навсегда им жизненный уклад.
Следом за отцом, Арсений перешагнул порог и на мгновение задержался.
В кабинете, среди книжных полок, уставленных фолиантами, наполненном ароматом кожи и папирос, будившим в нём, ещё со времён детства недобрые предчувствия, отец опустился в чёрное кожаное кресло и, кивнул ему, предлагая сесть.
Рунич, стройный и красивый, в чёрном элегантном костюме, при всей своей внешней моложавости, производил впечатление сурового господина.
«Властелин мира», — подумал Арсений, и сердце его тревожно забилось. Он сел в кресло напротив отца.
— Значит, ты, наконец-то вернулся? И когда же изволил прибыть?
— Сегодня.
— Вот как. Я всё еще не верю своим глазам! — с заметной долей сарказма, усмехнулся Андрей Михайлович. — Я просто не вынесу радости, выпавшей на мою долю. Ну, рассказывай, как жил?
Закинув нога на ногу, Арсений взял из портсигара отца папиросу. Закурил.
— А я и не жалуюсь на жизнь. — На губах юноши играла небрежная улыбка. — Прежде чем вернуться домой, решил месяц попутешествовать по Европе. Подышать воздухом свободы.
— Думал, что вообще не увижу тебя, мой маленький преступник. — Мрачно глядя на сына, перебил его Андрей Михайлович.