— Ты крепко спал. Теперь чувствуешь себя лучше, милый?
— Нормально. Наверно, от меня эфиром несет.
— Пустяки. Боли есть?
— Да не пойму. Будто дурман какой-то в голове.
— Ты поправишься, Крючок. Док Дель Бондио сказал, что через несколько дней все пройдет. — Она глубоко вздохнула. — Боже мой, ну и напугалась же я! О второй пуле знаешь?
— Что?
— Тебя чуть не задела еще одна пуля.
— Кто сказал?
Она нахмурилась.
— Я нашла дыру в штанине.
— Что ты говоришь!..
«Так вот что ее беспокоило», — подумал Паттерсон. Он ощупал свои бедра, прикрытые простыней.
— Ни одной царапины, — сказал он, слабо улыбнувшись. — Все в целости — справа, слева и посередине. Теперь ты довольна?
Берта не ответила. На ее бледных щеках выступил румянец. На какое-то мгновение он почувствовал к ней ненависть. Ему казалось, что он ей нужен только для утоления чувственности. Но для этого может пригодиться любой мужчина. А может, не любой?
Паттерсон засмеялся пьяным смешком. Видимо, немало наркотиков у него в организме, если они так на него действуют.
Берта пристально посмотрела на мужа, потом скроила улыбку и сказала:
— Пенни отдала бы за то, чтобы прочесть твои мысли; впрочем, на тебя и пяти не пожалею.
От этой семейной шутки Паттерсону стало легче.
— Я думал… Сегодня я узнал кое-что. Прежде я не понимал, отчего человек падает, когда его ранят. Кажется, глупый вопрос, правда? Так он падает не от боли и не оттого, что теряет сознание. Ничего подобного. Просто пуля валит его с ног, все равно что удар копытом. А я всегда считал, что пуля высверливает аккуратную дырочку — и все.
— Не думай об этом, Крючок.
— Да нет, это совсем меня не беспокоит. Смешно только. Сколько раз имел дело с оружием, а думать об этом не думал. Мне даже и сейчас слышится глухой удар, словно кто шлепнул ладонью по седлу или… — Глаза Паттерсона растерянно блуждали. — Не знаю, может быть, это был взрыв химического снаряда? — продолжал он. — Все у меня в голове перемешалось.
— Бедный Крючок! А кто в тебя стрелял, знаешь?
— Н-н-ет. Наверно, кто-нибудь из толпы. Я не видел. — Ему не хотелось рыться в памяти. Лучше слушать, что скажет Берта. Ему казалось, что она собирается что-то спросить, и он ждал.
— Ты выстрелил хоть один раз?
Она задала этот вопрос заговорщическим тоном, ожидая, что он ответит шепотом. Но он заговорил во весь голос.
— Почему ты спрашиваешь?
Берта прикусила губу и оглянулась на дверь.
— Так, интересно.
Паттерсон подумал, что, пожалуй, следовало бы обидеться на жену за этот допрос, но его охватило какое-то безразличие ко всему происходящему, и он неожиданно для себя ответил:
— Один раз выстрелил. Но потом меня ранили, я грохнулся, а мой револьвер взял Бэрнс.
На бледных щеках Берты выступили алые пятна.
— В кого ты выстрелил? В арестованного?
— Да. Он рвался, как дикая лошадь. Я боялся, что он убежит.
— И ты попал в него?
— Он упал.
— А Гилли? Он был рядом с Арсе?
— Да, рядом, только нас разделял Арсе.
— Арсе… Значит, ты не видел Гилли?
— Конечно, видел. Во всяком случае, какое-то время. Я его увидел, когда Арсе рванулся назад.
— Боже мой! — тихо воскликнула Берта.
Паттерсон невольно испытал злорадство оттого, что так перепугал Берту, хотя прекрасно знал, что нельзя с ней слишком откровенничать.
— Значит, это сделал ты.
— Что сделал?
— Убил Гилли.
— Черт возьми, о чем ты болтаешь?
И все же чувствовалось, что даже теперь он был не в силах обидеться на Берту, как следовало бы. Он почти с таким же рвением стремился вспомнить обстоятельства дела, как Берта — вырвать у него признание.
— Я не хочу сказать, что ты сделал это нарочно. Но ведь мог же ты нажать спусковой крючок в тот момент, когда тебя ранили, и пуля полетела не туда, куда ты целился.
Он закрыл глаза и понял, что так получиться не могло.
— Н-н-ет. К тому моменту Гилли уже лежал.
Берта смотрела на него не мигая.
— Ты уверен?
— Конечно, черт побери. К тому времени все было окутано дымом. Поэтому я и не видел, кто в меня стрелял.
— Но как ты узнал, что он… Ты видел, как падал Гилли?