Хэм понимал, что сейчас не время вступать в спор, но все же рискнул задать еще один вопрос:
— За что? За то, что вы подпишете петицию?
— Сами знаете, как это бывает. Говорят, что петиции подписывают только «красные», вот я и не хочу ввязываться в это дело.
Хэм решил кончить разговор, но женщина добавила:
— Вы, мужчины, сами затеваете разные истории, сами и выпутывайтесь из них.
Женщина устало улыбнулась.
— Вот поэтому я и пойду сейчас к шерифу, — сказал Хэм.
— Правда? Ну, если так, желаю вам удачи.
— Спасибо, и вам тоже.
Выходя, Хэм с радостью подумал о том, что протесты уже начали поступать. Он спокойно и уверенно двинулся по пустынным улицам, не останавливаясь и не замедляя шага.
Первый патруль, на который он наткнулся, показался ему самым опасным. Это были двое пожилых легионеров в касках; они стали искать у него оружие, но документы не проверили, хотя Хэм назвал вымышленную фамилию. Не вызвало у них подозрения и его заявление о том, будто он идет к шерифу, чтобы просить поставить охрану у его заправочной станции.
— Может быть, вы проводите меня до конторы? — спросил он. Подтолкнув друг друга, легионеры засмеялись. Их нерешительность забавляла Хэма.
— Ступай, сынок, никто тебя не тронет.
Три других патруля либо ограничились поверхностным допросом, либо отмахнулись от него широким пьяным жестом.
— Валяй, дружище!
Постепенно Хэм пришел к выводу, что, хотя имя его хорошо известно в Реате, в лицо его знают лишь немно* гие: полицейские, помощники щерифа, охрана шахт и тюремные надзиратели. Для обывателей же он представлялся таким же нереальным, как, скажем, домовой.
Это открытие неприятно поразило его. Почему партия, глубоко ушедшая корнями в толщу масс, как бы не существует для многих жителей города? Вопрос серьезный, требующий размышлений. Действительно ли его организация тесно связана с массами Реаты? Пожалуй, больше всего с шахтерами, составляющими основу местного пролетариата. Остальные же рабочие принадлежат к самым различным национальностям и родились за границей. Провал попытки привлечь в партию железнодорожных рабочих, печатников, строителей-американцев Хэм объяснял тем, что большинство из них составляет подкупленная буржуазией рабочая аристократия, отравленная расизмом и являющаяся самой неблагодарной средой для воспитания преданных делу товарищей. На пленуме в Дэнвере его критиковали за то, что он признает классовую борьбу лишь теоретически, на деле же укрепляет широко распространенное в Реате предубеждение, будто противоречия там в основном носят расовый, а не социальный характер.
И действительно, рабочие anglo поддерживали бастовавших, но делали это украдкой, неорганизованно, да и Хэм обращался к ним тайком, в индивидуальном порядке. Точно так же он искал помощи у мелких буржуа. Однако большинство рабочих anglo, боясь быть вытесненными дешевой иностранной рабочей силой, примкнули к хозяевам и помогали им освобождать город от «красных бунтовщиков».
Но тут Хэм одернул себя. Самокритика, конечно, полезная вещь, но бить себя в грудь не стоит. Ведь пытался же он организовать рабочих, хотя и не успел еще ничего добиться! Помимо его воли создалась определенная ситуация, готовился взрыв. Кризис на шахтах наступил задолго до того, как Хэм к нему подготовился, поэтому хорошо еще, что ему удалось вырастить стихийно выдвинувшихся руководителей в достаточно опытных борцов. Тот факт, что почти все эти руководители говорили не по-английски, нельзя считать случайностью. Именно этого добивалась компания. Когда анализируешь ошибки, нельзя недооценивать силы противника. Хозяевам удалось раздуть национальную рознь, и делали они это с целью затушевать классовые противоречия. Не он хозяевам, а они ему навязали свою тактику, и он вынужден был принять бой там, где они хотели.
Видит бог, Хэм не терял времени даром. За недели, которые он провел в тюрьме, он прибавил в весе шестнадцать фунтов. Хэм всегда считал, что выжил лишь благодаря отдыху, сну и регулярному питанию.
И все же в эту ночь он чувствовал какое-то беспокойство: эти ублюдки anglo только потому его и не тронули, что приняли за своего.
Неожиданно Хэм изменил план. Обогнув здание окружной тюрьмы, он направился в редакцию «Лариат».
Приемная была пуста, хотя в ней горел яркий свет. Хэм толкнул двустворчатую дверь и вошел в наборный цех. На линотипе работал пузатый человек с расплющенным носом. Где Хэм его видел? На семинаре молодых членов партии? Кажется, его зовут Морено. Блас Морено.
Мужчина поднял козырек, взглянул, прищурившись, на Хэма и приподнял свое грузное тело со стула.