И нету как будто обычней гудков,
Но в мире, как после дождя,
Так слышно,
так молодо,
так далеко,
Когда паровозы гудят.
Тогда занавеску вдувает в окно,
И ветер по книгам бежит,
С разгону захлопывает блокнот,
Тетради мои ворошит.
И пахнет дорогой. Влетит со двора,
И дом мой — не дом, а вокзал,
Высокий и гулкий, откуда вчера
Товарищей я провожал.
И вот под ногами не пол, а перрон.
И я у окошка стою
И, пристально вглядываясь в вагон,
Улыбки друзей узнаю.
Ах, как это грустно! Звонок недалек.
Их пар как полой запахнет.
И лишь на прощанье тебе огонек
С последней площадки мигнет…
Но только гудки донесутся опять,
Я снова в их мире гощу.
Я книжки бросаю, боюсь опоздать,
Билет по карманам ищу.
Не знаю откуда, не знаю куда,
Пылая в ночи и гремя,
Уходят, уходят мои поезда
И все без меня, без меня.
Мне надо туда, где забот не сочтешь,
Где часа свободного нет,
Где сходит с бумаги на землю чертеж,
В железо и камень одет.
Но скоро платформою кончится день,
И, выдав волненье слегка,
Я через плечо переброшу ремень
Студенческого рюкзака.
Не книги со мной разговор поведут —
Гудки, приподнявшие высь,—
О том, что товарищи новые ждут,
Что дело не ждет: торопись!
Прощусь на подножке. Писать мне велю.
Да искры во тьму полетят,
Да кто-то вздохнет над страницей:
люблю,
Когда паровозы гудят!..
На станции
Густым гудком ночной покой затронут.
Скрипит фонарь, и желтое пятно
Скользит по мокрым камешкам перрона,
Невиданного кем-то так давно.
Перрон, перрон, есть и такое счастье:
Опять ступать по шлаку твоему.
Почтовый поезд, черный от ненастья,
С пыхтеньем удаляется во тьму.
И тополя, продрогшие порядком,
Шумят под градом капель дождевых
И обнажают светлую подкладку,
Отмахиваясь ветками от них.
А возле грязь, да в колеях солома,
Да лужа с отражением столба.
И радуясь, что наконец-то дома,
Приезжая стирает пот со лба…
Товарищ
Когда тебя от мира отгородит
Косой забор осеннего дождя,
Когда с тобой по комнате забродит
Тоска, слова неправые твердя,
Тогда придет товарищ. Он без стука
Войдет, сырою улицей дохнув.
Внесет сквозняк. Тряхнет до боли руку,
В глаза посмотрит. Подведет к окну.
Но ни о чем и спрашивать не станет,
Лишь дверь откроет, окна распахнет.
Велит пойти умыться. В угол взглянет,
Где карточка висела. И поймет.
И никаких не будет разговоров,
Прекрасных слов, советов от души.
Но грохотом войдет в квартиру город,
Холодным ветром тронув чертежи.
И с них, забытых на день или нá два
Лишь оттого, что ты не мог забыть
Ее глаза, ее чужую правду,
С них сдунет пыль. И ты захочешь жить.
Ты, раскрутив дипломные рулоны,
Увидишь дом, задуманный еще
В ту Ночь, когда от клена и до клена
Вы с ней бежали под одним плащом.
И не было тогда тебя счастливей,
Хоть ты и знал, что этих арок взлет
Наверняка останется в архиве,
Как сто других студенческих работ.
Но ты решишь на зло всему огромный
Построить дом, разбив сады вокруг.
Пусть будет в нем как можно больше
комнат,
А в комнатах — счастливых глаз и рук.
И ты уже ни слова не услышишь.
С карандашом, с резинкою в руке
Ты кинешься менять углы и крыши,
И будет все опять в черновике.
А друг, решив: оставить можно смело,
Уйдет, свое скрывая торжество.
А ты кивком простишься между делом
И не заметишь помощи его.
Мы забываем передать приветы,
Спеша к делам. Но память есть одна —
Она с тобой по всем дорогам света
Твоих друзей проносит имена.
И чем твои пути трудней и шире,
Тем больше тех имен. И в зной и в снег
Огромен мир. Сторон в нем не четыре,
А сколько может видеть человек.
И где б ты ни был, если тронет мука
Твое простое сердце в горький час,
К тебе придет товарищ. Он без стука
Войдет, лишь сердцем в сердце постучась.
Грусть
Чужой, непонятной
Тоской теребя,
Все снятся плохие
Мне сны про тебя.
Но я не обижу
Любви наяву
Ни делом, ни словом —
Не этим живу.
Но только в разлуке
Больнее втройне
За каждый твой взгляд,
Что подарен не мне.
За каждое слово,
За шаг твой любой,
Что мучит другого,
Что видит другой.
А я… Что ни вижу
И чем ни маним,
Мне глаз моих мало —
Твои бы к моим!
…Заводская сталь
Полыхала в ночи.
Хотелось оказать:
«Посмотри на лучи».
Хотелось сказать
(Только было нельзя):
«Не там ли подруги,
Не там ли друзья,
Не там ли ребята,
Что только вчера
Мальчишками были
И вот — мастера…»