Когда завыла сирена, улицы были пусты. Жители городка разъехались по рабочим местам, кто на автобусе, кто на своём авто. А те, кто остались в городе, знать не знали ни о бомбоубежище, ни о том, где его искать.
Так и спаслись впятером. Люди легли на бетон, вжались в пол, замерли в страхе. Как оказалось, не зря. Мир встряхнуло так, что их отбросило к стенам. Чудом никто не поломал костей, отделались ушибами. Потом трясло опять и опять, но уже слабее.
– Всё, – вздохнул Пётр и закашлялся, – Вот теперь и правда всё.
Каждый понял эти слова по-своему.
В первые часы подземной жизни они в какой-то истерической, безумной лихорадке обыскивали склады, тайники и ниши нового подземного дома. C нечеловеческим остервенением ломали доски, чтобы увидеть тугую мешковину с запасами крупы, промасленные обертки жестянок тушёнки, вонючие, скользкие противогазы, густо обсыпанные тальком. Смеялись и кричали, старались перекричать тяжёлую тишину холодного, пустого подземелья. Потом сидели на досках, а рядом гулко капала вода – из бочки на листовое железо. Люди слушали своё дыхание и загнанно смотрели в потолок, будто ждали чего-то ещё. Слушали себя и друг друга, пытливо разглядывали и ощупывали, включали и выключали счётчик.
Фон оставался прежним, и не было признаков облучения.
– Что, ничего? – спросил Гришка, – Не может быть, нас же долбануло!
– Если бы долбануло, нам бы уже хана, – скривился Стас.
Евгений кивнул в сторону выхода.
– Ну не проверять же, в самом деле?
Никто не посмел возразить Евгению. Решили ждать дальше. Электроэнергия хоть с перебоями, но поступала, и это было настоящим чудом. Ждали день, неделю, потом ещё одну. В бочке кончилась вода, но под рукой были пакеты с пектином, так что смогли бы пить и слабо заражённую воду. Пусть вредно, опасно, но вряд ли смертельно, по крайней мере, не сразу.
Идти наружу пришлось не только из-за воды. Дышать спёртым, затхлым воздухом они уже не могли.
– Откроем воздуховоды, придётся ставить фильтр. Для прокаливания фильтров понадобится печка, – предупредил Пётр. Больной откопал мелкопористые решётки и развернул бумажку с инструкцией.
– Будет воздух, будет и печка, – уверенно сказал Стас. Печка и правда была, только разобранная. До этого тушёнку грели сухим спиртом на примусе.
Евгений со стыдом подумал о Петре. «Нелепо, а ведь он пытается выжить! Он же все равно скоро сдохнет! Нет ведь, держится, падла, за жизнь. Хороший человек, раз думает не только о себе. Жить бы такому человеку», – хмыкнул себе под нос Евгений и вызвался добровольцем.
Стас сделал надменно благодушное лицо: «давай, топай». Гришка вздохнул, а Вера с одобрением кивнула и слабо улыбнулась.
Было страшно прикасаться к вороту тяжелой двери. И хотя от неё совсем не фонило, Евгений сделал над собой усилие прежде, чем браться руками. Мелькнуло в голове, вдруг оплавилось и приварилось?
Заскрипел металл, посыпалась из щели ржавая труха, но ворот поддался и Евгений потянул дверь на себя. Снаружи дыхнуло холодом. Порыв ветра, какой-то робкий и слишком тихий, метнул в лицо белые, острые льдинки. Евгений ахнул и в ужасе захлопнул дверь. Прижал спиной, словно внутрь мог пробраться страшный зверь. Потом тихо выругался, встряхнул головой и посмотрел на счётчик: фон не на много выше нормы. И он вновь приоткрыл дверь. На этот раз порыв ветра оказался настырнее. Рванул внутрь, прямо в лицо и за шиворот.
– Йо.., – восклицание застряло в горле, дыхание перехватило от холода.
– Что у тебя там? – отозвался на крик Стас. Он был готов пойти следом, если с Евгением что-то случится.
– Снег, мать его, – сплюнул Евгений, – там всё завалило снегом.
Всё остальное было потом. И робкие вылазки, и осмотр мёртвого посёлка, погребённого под снегом. Главный удар пришёлся в отдалённый район: до Сыктывкара километров тридцать, не меньше. Где-то оплавился металл водосточных труб, обуглились кирпичи и смятым домино навалились друг на друга искорёженные блочные коробки. По этим признакам определили, в какой стороне упала ближайшая бомба. Но где именно упала, они не знали. На часах Евгения был компас, но он не работал. Да и много ли толку от компаса без карты?
В мертвых домах несколько раз натыкались на скрюченные трупы. Тела уже начали гнить, но холод замедлил разложение, а снег укрыл их ровным белым саваном. Внутрь домов, где уцелели стёкла и стены, снег падал не так густо, и там тоже были тела. После пары таких находок постройки стали обходить стороной.
Больше всего забот было с поиском чистого снега в дни, когда с неба сыпал заражённый. Они опасались заражения, оттого и таскали в мешках чистый снег, набивали цистерну. У входа в убежище смастерили печку и обжигали в ней фильтр воздуховода, прямо по инструкции. О том, что будет, когда кончится солярка, старались не думать.
Евгений снова и снова прокручивал в памяти кадры воспоминаний о месяцах под землей и разгребал снег широкой тяжелой лопатой. Вначале надо пробраться к отверстиям в покатой бетонной надстройке. Потом зацепить разводным ключом болты, ослабить крепёж и аккуратно снять раму над фильтром. Евгений заменял грязную сетку очищенной и снова брался за ключ. Лопату всегда забирал с собой, вдруг в другой раз снегом завалит, потом не найдешь.
Пока он шёл обратно, снег падал и падал. За ворот телогрейки, на лицо, на руки. А ведь если посмотреть на календарь – сейчас начало лета, – прикинул Евгений.
Он удивлялся, куда пропадает снег. Ведь валит-то непрерывно. Может, всё дело в ураганных порывах ветра, которые последнее время зачастили? Когда недавно фильтр менял Гришка, его буквально смело этим ветром. Он потом клялся, мол, видел, как свирепый ветер, словно гигантский нож, сметает слой за слоем плотно насыпанный снег. С пеной у рта уговаривал не вылезать наружу – там опасно. Его послушались и вылезли позже, когда вой ветра утих.
Евгению показалось, что снега действительно стало меньше, а очертания мёртвых домов стали чётче.
Стас категорично отмахнулся:
– Плющит его от ломки. Наркоман.
То, что Гришку плющило, это он верно подметил, но умник держался молодцом. А в голосе Стаса прозвучала болезненная ревность. Последнее время сестра прятала от него спиртное. Надеялась: будет меньше, реже пить, станет спокойнее.
Гришка вздохнул, потёр ушибленный бок и ссадины, а спорить не стал. Затаил обиду или простил, кто его разберёт?
Так продолжалось изо дня в день. Петру становилось всё хуже, туберкулёзник почти не вставал с кровати. По очереди приносили ему еду и питьё, помогали добраться до туалета. Вера часто подолгу сидела рядом с кроватью больного и говорила о разных пустяках. Евгений считал – подслушивать не вежливо, но однажды ему показалось, будто Вера рассказывает сказки. Он удивленно рассмеялся, но поймал настороженный взгляд Стаса и поспешил уйти. То ли Стас ревновал, поэтому и находился всё время рядом с Верой, то ли слушал болтовню сестры, чтобы хоть как-то себя занять. Евгений был там не к месту.
Гришка все время посвящал своим странным занятиям. Он пытался сделать какую-то дурь из подручных химикатов, бормотал себе под нос тихие матюги и почти не обращал внимания на окружающий мир. Как-то раз прилип взглядом к Евгению так, что тот даже обернулся. Не глазами увидел, а почувствовал взгляд, словно это было прикосновение. Из-под треснутых стёкол смотрели нездорово сосредоточенные, выпученные глаза со светлой радужкой.
– Ты это, Жень. Уходи лучше. Убьёт он тебя нах. Щас как Пётр дубу даст, тут и начнётся. Это Пётр ему твердит, что ты хороший и полезный, а как помрёт, так и тебе не жить. Понял?
– А ну цыц, – Евгений смутился и ответил грубо, – Думай что говоришь, куцый.
Потом он часто вспоминал Гришкин совет и стыдился своих резких слов. Наверное, тогда он просто не мог иначе. Нужно было как-то показать если не силу, то хотя бы значимость.