Ещё до того, как зажглись тревожным красным светом фонари на полу и на потолке, корабль перешёл в невесомость. Но Лея знала, что ждать. Пристёгнутый к запястью тюбик не уплыл далеко. Она потянула за шнурок и вернула питьё в руку. Её внимание сосредоточилось на экране мульта. Лея просмотрела всего несколько закладок, а уже поняла, как мало знает о современной Земле.
Через несколько часов она огляделась по сторонам. Кое-кто из пассажиров читал с мультов, другие спали. Она тихо отстегнулась и аккуратно пробралась в тренажёрный зал. Скинула свой кремовый шальвар камис, расшитый белыми лилиями и включила дорожку. Чем ближе становилась Земля, тем больше ей казалось, что она недостаточно тренирована. Ведь в Большом мире она будет в несколько раз тяжелее.
Каждый день она наблюдала, как вырастает в иллюминаторе бело-голубой Большой мир. Вначале шар, а позже гигантская, невероятная сфера заполнила весь обзорный экран. Лея знала, что здесь, как и дома, нет никакого «окна», и всё транслируется по проводам под многослойную защиту от космических лучей. И всё равно переживала точно так, словно своими глазами смотрела на околоземное пространство.
Но всё, чего она так опасалась во время полёта, оказалось намного опаснее самых мрачных предположений. Тяжесть навалилась уже тогда, когда руки в обшитой алюминием одежде легли на поручни в кресле челнока. Здесь не было даже крохотного экрана. Мульт приказали убрать, ириски отобрали, а пилот самолично проверил, все ли пристегнулись. Он бесцеремонно ощупал мускулатуру на руках и ногах девушки. Лея обругала его всеми словами, которые вспомнила, но пилот и не подумал отстегнуть её от ложа, водянистого на ощупь.
– Хам! – закончила тираду Лея.
– Все в норме, сэр, – крикнул пилот в рубку, – Дура, для тебя же стараемся, – прошептал он на ухо Лее, когда прошёл мимо неё на своё место.
Девушка покраснела, и решила, что потом даст ему пощёчину.
В начале спуска встряхнуло так, что Лея едва не потеряла сознание. А это были только первые секунды. Она не заметила, как закричала. В тесном салоне шаттла играла громкая ритмичная музыка. Может быть, кричала не только она?
– Мы, – прошептала Лея.
– Да, прибыли, – пилот расстегнул ей ремни и подал руку.
– Ох, – Лея попыталась прикрыть рот, но рука безвольно опустилась. А ведь она её едва приподняла.
– Ничего, это бывает. По первому разу, – кивнул пилот, – Отдышись, всё равно пока расшлюзовка. Кстати, если решишь обратно, три недели карантина. И не на орбите, а тут.
– Знаю, – огрызнулась Лея на крепкого мужчину.
Он еле сдерживал улыбку.
Несколько минут прошли в борьбе с бастующим организмом. А потом Лея решительно поднялась на ноги. Мышцы загудели, но девушка справилась с тяжестью и попыталась сдуть прядь, которая мешала глазам. Волосы неприятно хлестнули обратно по щеке.
А потом были запах и свет.
Лея сжала пальцами поручень и тихо прошептала молитву. Над головой, словно вывернутой наизнанку, простиралась Земля. В ярком небе светило белое, ослепительно тёплое и колючее солнце. Девушка резко отвела глаза, смотреть было больно. Приложила ладонь к лицу так, чтобы часть веса пришлась на голову. Внутри черепа, казалось, гудел молот и отбивал барабанную дробь, которая отдавалось болью изнутри глазниц.
Краем глаза она увидела облака. Белые комья, ажурные узоры и мелкая крупа. Ветвистые нити белого цвета. А потом чёрные. Что это?
Девушка посмотрела вверх, в другую сторону. Там солнечные лучи пробились сквозь тёмные переплетения.
– Деревья, – прошептала она.
Кто же мог знать, что они такие огромные? До ближайшего не меньше десяти метров, а оно выше лопастей шаттла! Это оно так пахнет? Это запах или звук в воздухе? Или всё вместе? Лея посмотрела пристальнее и увидела листья. Миниатюрные зелёные ладони, на них узор, словно десятки, сотни растений слились в одно.
А что там, вдалеке? Синее и чуть более тёмное, чем небо с облаками.
– Там тоньше атмосферный слой, у горизонта, да? – она задала вопрос в пространство.
Кто-то незлобно рассмеялся.
– Нет, горизонт тут гораздо дальше. Вон там, у границы тёмного и более светлого. А тёмное это море.
– Море? – переспросила Лея.
– Ага, – объяснили ей, – Вода. До самого горизонта.
К такому зрелищу девушка оказалась не готова. Чьи-то руки не дали ей упасть, и бессознательное тело отнесли под натянутый тент, в тень. Были и другие, кто последовал за Леей.
– Ничего, – хмыкнул один пилот и подмигнул другому, – Акклиматизация.
Его имя звучало как Оскар. И хотя многие путали, на какой слог делать ударение, ему было всё равно.
Когда мальчику исполнилось восемь лет, родители подарили щенка и тогда все узнали, кто в посёлке главный. Ни у кого не было личной собаки.
– Давай пойдём к Оскару в гости! – щебетали школьники, – Посмотрим на Райта и поиграем с ним.
– Это я ещё подумаю, – важно говорил Оскар, – Что папа с мамой скажут.
Родители относились очень сдержанно к новым программам обучения. Тихо перешёптывались, когда мальчик шёл с друзьями на занятия к медиуму. И велели бежать обратно, как только уроки закончатся.
– Тебе надо заниматься, – вкрадчиво говорили Оскару мама с папой.
Но совсем запретить общение с друзьями, конечно, не могли. Иногда то Роман, то Хельга, а то и Сьюзи с Андреем прибегали к их дому, и тогда во дворе звучная какофония из детских криков смеха и визга.
Бабушка выходила на крыльцо и выводила Райтика. Пудель недовольно смотрел на детский кавардак и тихо, но внятно гавкал. Обычно одного раза хватало.
– Райтик хороший, – говорила бабушка.
Оскар в этот момент становился похожим на пса, даже если до этого разгорячённый носился по двору с палкой и визжал ни чуть не тише остальных. Он перенимал настороженную, злобную самоуверенность Райта и спешил поближе к бабушке. В душе была странная, тугая и липкая неопределённость. Словно сомнение и недовольство своей привязанностью. Дети смущались и вскоре собирались по домам. А Оскар садился за уроки.
Учителя хмурились, а кое-кто однажды напомнил родителям Оскара о трудах социолога Роберта Уилсона.
– Знаете что, – отозвалась бабушка Оскара.
У бабушки был необыкновенно чистый, сильный и звучный голос. Поговаривали, что это у них семейное, но тётка бабушки, медиум Регина всячески отнекивалась. Старалась доказать, как мало между ними общего.
– Что? – переспрашивали бабушку.
– Родительское воспитание никто ещё не отменял, – авторитетно заявляла она и гладила Райтика, который тихо рычал, – Так вот и не суйте нос не в своё дело.
Прошло много лет прежде, чем Оскар нашёл в себе силы крикнуть:
– Нет, суйте!
Бабушкин ответ был таков:
– А ты вообще молчи! Ишь, разговорился, – и добавила, глядя на гостей, – Он вон молчал, пока вы не пришли. Потому что сказать ему нечего, всё правильно.
– Нет, – ответили бабушке, – Всё от того, что вы ему говорите – заткнись.
И не важно, что эта беседа прозвучала в его воображении.
Однажды он нашёл в себе силы начать разговор в таком тоне. Но не успел.
Недостроенную Цитадель атаковала Флора.
История его борьбы за личную свободу могла бы стать книгой. Но он не любил писать и долго говорить. Более того, он вообще не понимал, что любит, а что нет. Его, кажется, не научили понимать это. Его слишком сильно затянули шнурками правил и приучили следовать порядку. Сдержанно, вернее сказать, бесчувственно.
Райт погиб вместе со множеством других домашних питомцев. Таких же милых и пушистых. В те жестокие дни смерть настигала и людей и животных без разбора. Потом кто-то остановил войну с Флорой. Какая-то девушка, слышал Оскар. В безумном хаосе, который оставила после себя война, юноша не находил опоры для души. Самым шатким гвоздём всего песочного замка, каким ему представлялся мир, были комплексы и правила, смешанные в умопомрачительном калейдоскопе. Он так бы и продолжал жить, дезориентированный и усталый. Группа, где он занимался до начала войны, распалась. И дело было не в смерти Медиума или ранении кого-то из группы. Оскар чувствовал, сколько вины в нём самом. Он так и не сумел стать частью группы, словно родственники держали его за руки и не пускали в путь под названием жизнь.