Касумико с трудом говорила по-английски и боялась, что над ней будут смеяться. Мало того, что она почти ничего не умела, вдобавок природа не наделила девушку красотой. Некоторое время она подолгу наблюдала за суетой людей на стройке и не решалась приблизиться. Её никто не пытался позвать и познакомиться, не знали, что у неё на уме. А она и сама как будто не знала. Её до боли угнетало это напряжённое одиночество. От мысли приручить какую-нибудь зверушку девушка быстро отказалась. Не столько из-за того, что дед с бабкой станут ругаться, мол, чем её кормить, самим бы не голодать. Касумико видела, как люди Союза улетали с Земли и оставляли любимых питомцев. Трогательная грусть людей стоила малого в сравнении с тем, как потом переживали оставленные животные. Касумико увязала эти размышления с воспоминанием о том, как от неизвестной болезни умерли родители и брат.
Однажды Касумико раздобыла кусок ткани и села на освещённой солнцем скамейке. Достала кисть и баночку с краской. Писать она не умела, и, наверное сыграла свою роль какая-то глубинная память. И на ровном фоне появились странные, похожие на иероглифы линии. Тонкий каллиграфический узор запечатлел образ посёлка с того места, откуда его наблюдала Касумико.
Кое-кто подошёл посмотреть, что делает японская девушка.
К первому заинтересованному взгляду присоединился второй. И так далее.
– Хорошо рисуешь, – сказал кто-то, кого Касумико увидела впервые.
Она неуверенно улыбнулась.
– Ты говоришь по-английски?
Девушка ответила: «да, только немного».
– Знаешь, пройдёт несколько месяцев, и мы улетим отсюда. Вот этот город достанется тебе и твоим друзьям, – незнакомец тщательно подбирал слова, – Ты понимаешь меня?
Касумико кивнула.
Незнакомцем был Медиум по имени Алекс. Он представился, и японка в смущении пожала протянутую руку.
Несколько дней спустя он предложил ей заниматься в группе.
– Конечно, весь курс обучения пройти уже не получится. Но, может ты слышала, кое-кто из ваших согласился попробовать стать Медиумом. Из тех, кто останется тут жить. А может и из тех, кто потом вернётся на Ниххон.
Касумико не знала об этом. Она смутно представляла, что «стать Медиумом» за короткий срок невозможно. Они уйдут, жители Союза Юга. И эта земля никогда не будет прежней. Даже если они все поселятся тут и сумеют перенять наследие этого общества. Сумеют ли?
Касумико много думала об этом, но знала неизбежное.
Союз Юга погиб в дни войны с Флорой. Некоторые люди уцелели, но само государство прекратило существование. И в долгой череде событий, которые последовали за приземлением первого челнока с Лунной колонии, не осталось стрежня, вокруг которого Союз мог возродиться. Всё, что люди могли, это оставить о себе след накопленного опыта.
– Ты останешься и научишь их. Всему, что успеешь узнать. Не все поймут, не все примут, – говорил Алекс японке.
Ещё два ученика, австралиец Оскар и Лея, девушка с Луны, почтительно слушали Медиума. В их обращении с Касумико почти не было отчуждённости. Но и близкой дружбы не сложилось. По сути, их сближала только работа над постройкой города для переселенцев с Ниххона. Девушка не могла похвастаться ни ловкостью Леи, ни выносливостью Оскара. Всё, что она могла, это кое-как работать кистями и краской, но и маляром она была – так себе.
В другом месте и в другое время подростки её бы в упор не замечали. Но Алекс успел победить в них обычную детскую жестокость. В годы, когда Союз Юга был на вершине расцвета, с этим начинали бороться раньше и добивались большего успеха.
Но что можно ждать, если наспех обучать спесивую девчонку с Луны? А если следом добавить парня-сироту, жертву активного воспитания, снобизма и консервативной отчуждённости? И дополнить общество малограмотной девушкой, запутанной в комплексах и лишённой веры в то, что она хоть кому-то нужна?
Алекс делал всё, что мог. Иногда слишком активно обращал внимание на каллиграфические эксперименты японки, придавал слишком много значения тому, как Касумико распространит в будущем учение Медиумов среди своего народа. Девушка была далеко не глупа и знала, что в словах Алекса аккуратно отмеренная смесь сочувствия и правды.
С непростым настроением размышляла Касумико о том, одна она или нет. В разрозненных группах учится мало японской молодёжи, но она не единственная. И найдутся те, кто будут умнее, больше поймут и запомнят. А самое главное, найдутся те, кого станут слушать.
Однажды Касумико рассказала им о фонетической азбуке катакана, а на следующий день Оскар и Лея попросили японку изобразить их имена красивой каллиграфией. И по-японски и по-английски.
Алекс нахмурился, когда увидел слёзы. Из-за особенностей языка Касумико на знала, как написать катаканой имя Лея, она испугалась, что теперь её прогонят из группы. Но девушка с Луны нисколько не обиделась, а села рядом и постаралась успокоить японку.
Как-то раз Касумико, которая очень любила животных, решила нарисовать змею. И удалилась на окраину посёлка с набором кистей и красок. Она знала, что змеи любят выбираться и греться на солнце возле больших камней. Она не знала, что змеи бывают ядовитые. А та мелюзга, которая на Ниххоне ползала в зарослях низкорослого бамбука, кусалась не больно.
Конечно, она испугалась, когда крупная змея недовольно зашипела. Но откуда она могла знать, что эта серо-зелёная зверюга метнётся в её сторону? Как раз тогда, когда он решила сложить кисти и пойти поискать другую змею.
Касумико громко вскрикнула и с силой стукнула чешуйчатую зверюгу. Та зашипела снова, но второй раз атаковать не решилась. Девушка очень расстроилась, тем более, что из двух ранок потекла кровь. Она прижалась к ране ртом и постаралась выдавить кровь. Так её учили бабка с дедом. Это её и спасло.
Девушка сплюнула на песок и быстро собрала сумку. Змея испортила ей настроение, и рисовать расхотелось. И почему-то стала кружиться голова, а в укушенную руку потёк неприятный холод.
Последние несколько шагов она сделала уже в бессознательном состоянии. И даже не почувствовала боль от падения. Смертельно опасный отёк на руке увидел другой человек.
Он оказался рядом случайно.
Вернее, не совсем так. Он даже не знал, кого увидит в зарослях. Знал только, что этому кому-то очень плохо.
Когда он подрос, то мысленно посмотрел на себя со стороны. Если кто-нибудь решит написать портрет «самого обычного человека», он подойдёт на роль натурщика. В нём не было ничего особенного. Самое заурядное лицо, черты можно назвать правильными, если чуть-чуть подправить тут и там. Спокойный взгляд карих глаз не притягивал и не отталкивал. Он даже одевался невзрачно. И дело тут было не только в природной скромности, не только в том, что его родители, выходцы из России, были людьми верующими и следили за соблюдением меры во всём. Просто, он не обращал внимания на внешний лоск, его это не волновало.
Он чаще слушал и думал.
Мама с папой считали, что сын усердно проявляет смирение и слушается.
Так, конечно и было. Только слушаться и слушать – вещи разные. А Николай слушал.
– Грешно так думать, – говорила мама за столом, когда отец снова и снова рассуждал о том, как невозможно примирение православного христианства и буддизма. С этим мама не спорила, но отец в рассуждениях шёл дальше. Раз нет примирения, нет смысла и строить для этих косоглазых антихристов города и фермы. Пусть они убираются к себе на Ниххон. Ведь много лет назад они прилетели на материк и обратили выживших россиян в рабство.
– И теперь мы должны им строить? – возмущался отец.
Никол ковырял палочками рисовую кашу и не поднимал от тарелки взгляда. Вовсе не потому, что боялся встретиться с гневом в глазах отца. Всем своим существом он обратился в слух.