Словом, если бы Вилька предпочел мне Лариску, я бы, честное слово, поняла. Но Таньку… И вообще: я всегда была уверена, что в Вилькином вкусе — женщины худенькие, темноволосые и светлоглазые, сама такая! Так что куда именно смотрел Вилька — загадка!
Впрочем, с Ларкой они невзлюбили друг друга как раз с первого взгляда, с тех самых пор, как я их познакомила.
Надо отдать должное справедливости — инициатором антипатии была Лариса. Во-первых, слово «замужество» еще со школьных времен приводит ее в состояние раздражения. Наверное, в глазах моей любимой подруги оно связано с чем-то вроде кухонной плиты и засаленного фартука: не знаю, помнила ли Ларка своих родителей, но ее саму воспитывала сестра Шурочка, старая дева, сухая, немногословная, старше младшей сестры на двадцать лет. Шурочка кроме воспитания была одержима только своей работой. В университете нашего городка она преподавала психологию.
Уверена, что именно по вине сестры у Ларки и были столь искаженные представления о семейной жизни! И эта совершенно неадекватная реакция на слово «замужество». Правда, если учесть, что замуж за Вильку я выскочила на третьем курсе, некое рациональное звено в Ларкиной бурной реакции имелось: она опасалась, что в итоге я брошу университет и, чего доброго, рожу ребенка… Лучше бы так и случились, поскольку вряд ли бы Вилька, заполучив наследника, продолжал заглядываться на других женщин, тем более на таких, как Татьяна…
— Ну? — спросила я у скорчившейся на кухонном «уголке» Таньки.
Татьяна подняла красные, припухшие глаза и выпустила очередную слезу.
— Кончай, — смягчилась я. — Надо что-то делать.
— Что? — безнадежно просипела Танька.
Вопрос был, надо признать, по существу. Я задумалась, а потом решительно потянулась к нарядному красненькому телефонному аппарату, красовавшемуся посредине стола.
— Придется разбудить Ларку! — решила я. — Втроем мы обязательно что-нибудь сообразим…
Не обращая внимания на Татьяну, которая сжалась еще больше, очевидно припоминая, как относилась к ней Лариска последние полтора года, я решительно начала тыкать в кнопки, набирая номер моей подруги — самой умной, самой удачливой и самой хладнокровной из нас троих…
Глава 4
Любочка Вышинская
Вся жизнь Любочки Вышинской представляла собой цепь неприятностей и обид. И то и другое досталось ей по наследству — от матери. Точнее, именно с матери — Ирины Львовны Вышинской — все и началось. Не простив мужу-поэту измены, она гордо отбыла из Москвы в родную провинцию с годовалой Любочкой на руках.
Разумеется, ни к чему хорошему маменькина гордость не привела. И на ее долю остались лишь яркие годы столичного замужества за ставшим знаменитостью поэтом.
Теперь Ирина Львовна работала главбухом в домоуправлении и по понедельникам у нее был выходной.
Конечно, надо отдать матери должное: если бы не ее связи-знакомства, Любочку бы после филфака наверняка заслали работать в какую-нибудь деревню Корзинкино Лаптевского уезда. В лучшем случае пришлось бы пойти в школу здесь, в городе, хотя сама мысль о преподавании отзывалась дрожью в хрупком Любочкином теле. Но Ирина Львовна именно на такой вот крайний случай приберегла свою самую главную связь — знакомство с Эфроимом Кацем, который в свое время проживал в столице и даже приятельствовал с бывшим мужем и отцом Вышинских. Конечно же он взял Любочку к себе даже без испытательного срока. И это был единственный раз в жизни, когда папаша-поэт ей пригодился. Вскоре Геннадий Вышинский сошел со сцены и тихо отошел в мир иной, не оставив Любочке ничего из нажитого наследства.
Поздно вечером в пятницу Любочка в одиночестве стояла на верхней ступеньке мраморного крыльца местной консерватории и глубоко вдыхала теплый вечерний воздух, который казался особенно свежим после духоты малого зала. Народу на концерте было полным-полно. Как бы ни истончилась за прошедшие годы прослойка интеллигенции, на то, чтобы заполнить малый зал во время фортепианного концерта российской знаменитости, ее хватило с избытком.
Любочка Вышинская любила все классическое — от литературы до музыки. Никто из окружающих об этом не догадывался, поскольку она еще в детстве усвоила, тоже классический, принцип, сформулированный Станиславским для вразумления артистов, но мгновенно вызвавший отклик в ее душе. Немножечко подправив великого режиссера (поменяв слово «актер» на слово «женщина»), Любочка Вышинская после недолгого обсуждения с собой создала жизненное кредо, принятое раз и навсегда: если ты настоящая женщина, то обязана думать одно, говорить другое, при этом делать — третье…