— Это все твоя вина! Ты убил ее! Меня тошнит от тебя! Я ненавижу тебя! Ты убил нашего ребенка, ублюдок! Ты ничем не лучше своего отца! — слова Ребекки сворачивают кровь до сих пор.
— Я не видел ничего вокруг, кроме маленькой девочки у себя на руках. Мир обезумел вокруг меня, но это не имело никакого значения. Там были только я и Отэм. Я смутно помню, но, кажется, Ребекка орала медсестре, чтобы она забрала у меня ребенка, что я не заслуживаю даже прикасаться к ней, не то, что держать. Когда, наконец, медсестра забрала ее из моих рук, я рассыпался по полу лужей слез. Все мои надежды и мечты рухнули вместе с той маленькой девочкой и некого было винить, кроме себя.
Горе застревает в горле, душа меня, мешая мне дышать.
— Это должен был быть я, Микки, — хриплю я, почти свернувшись в кокон в агонии. Кулаки врезаются в матрас. Ненависть к себе обрушивается на меня. — Я должен был умереть в ту ночь, не она. Это я был тем, кто выпил и не обращал внимания на дорогу. Я проведу остаток своей жалкой жизни, пытаясь сделать что-то хорошее, но правда в том, что я почти ничего не могу сделать. Ничего не могу, чтобы вернуть мою девочку к жизни, — я останавливаюсь. Легкие растягиваются под глубокий всхлип и становится нечем дышать.
Маккензи порывисто обнимает меня, утягивая в свои теплые объятия.
— Ты не можешь винить себя за это, Энди, — я хочу успокоить ее, но не могу позволить. Она должна возненавидеть меня. Я заслуживаю ее ненависть. Я и сам ненавижу то чудовище, которым я был.
Я вскакиваю с кровати, стараясь держаться подальше от нее.
— Разве ты не видишь? — я машу руками в воздухе, переходя на крик. — Я не заслуживаю твоей симпатии. Я убил свою дочь. И если бы не мой отец, я бы сейчас, наверное, сидел в тюрьме, — ногтями я скреб себе кожу.
— Тюрьма? — переспрашивает она. — Это был несчастный случай.
— Это не то, во что верит великий граф Саффолк. Он звонил в пару мест и ему сделали одолжение, обвинение сняли. Если бы не он, меня бы обвинили в убийстве, — я всхлипываю в очередной раз, стараясь все высказать до того, как она снова меня покинет. Теперь уже навсегда. Никакого другого выхода я не вижу. Особенно после того, как она узнала, что я был убийцей. — Вот почему я начал пить запоем и вот почему ушел, едва Оливия объявила, что беременна. И почему мне пришлось почти бежать из этой квартиры сегодня утром. — Мечась по маленькой комнатушке отеля, я чувствую себя, словно зверь в клетке. Тот, кто вкусил свободы, знает, сколько счастья она приносит, особенно когда он застревает в клетке. Мое прошлое становится моей клеткой, моим адом, и я заслуживаю, чтобы оставаться в ней. — Быть рядом с ребенком для меня настоящий кошмар. Все воспоминания об Отэм разом просыпаются во мне. Я вижу, кем могла бы быть моя девочка и это большее, с чем я могу справиться.
Маккензи соскакивает с кровати. Оказавшись рядом со мной, она хватает мое лицо в ладони и заставляет взглянуть на нее. Я дергаюсь, и ее хватка на мне усиливается.
— Эндрю Джонатан Вайз, послушай меня. И послушай очень внимательно, — сурово требует она. Ее руки крепче сжимают мое лицо. — Ты не убивал свою дочь, — губы сжимаются в тонкую линию. — Ты меня слышишь? Ты не убивал ее. Это был несчастный случай. Почему Бог решил забрать её, я не знаю. Но одно я знаю точно: она сейчас на небесах вместе с Эваном и они наблюдают за нами. И я точно знаю, она бы ни за что не хотела, чтобы ты жил под бременем такой вины.
— Я знаю, — плачу я. — Я знаю, но продолжаю чувствовать свою вину. Каждый день. Я подвел ее. Единственный человек, который должен был заботиться о ней, так подвел ее.
Ладонями своих рук Маккензи отирает мои щеки от слез, осушая их.
— Один мудрый человек в свое время сказал мне, что я не неудачница. Я выжившая.
Я категорично хмыкаю:
— Какой пассаж?
— Может быть, есть немного. Но сейчас я говорю правду. Энди, ты не неудачник. Ты выживший.
Она проводит по моим волосам, лаская меня так, как ей больше всего нравилось. Я жду, что она развернется и с криками ринется от меня, но, вместо этого, она стоит рядом и любит меня. Возможна, она права. Все это время я винил ее, что она сбежала, оставив меня, но я был единственным, кто оставил ее. Прежде, чем она ушла бы навсегда, я должен был проверить, но потом забыл с ней связаться. Я оставил ее одну в темноте. Вместо того, чтобы рассказать ей все несколько месяцев назад, я нашел утешение на дне бутылки.