— Я стараюсь обо всем составить собственное мнение, — сказал Аллейн.
— И потом, — продолжал Генри, — ты с таким же успехом можешь высказаться против меня. Если бы я полагал, что сумею незаметно убить кузину Элеонору, то — не боюсь сказать этого — я рискнул бы. И могу предположить, какое сильное искушение испытывал господин Коупленд после того, как она…
— Генри!
— Но, отец, дорогой, господин Аллейн собирается выслушать все местные сплетни, если он до сих пор еще этого не сделал. Конечно господин Аллейн будет подозревать каждого из нас по очереди. Даже сама дорогая кузина Элеонора не находится вне подозрений. Она могла специально сделать себе нарыв на пальце. Или обмануть нас. Почему бы и нет? У нас же было много грима. Тогда она, пожалуй, немного переусердствовала, но это вполне могло быть притворство.
— Ненужная и опасная болтовня! — опять закричал Джоуслин. — Ей же было чертовски больно. Я знаю Элеонору с детства, и до этого ни разу не видел, что бы она плакала. Она — Джернигэм.
— Если она и плакала, то большей частью от досады, что не сможет исполнять «Венецианскую сюиту», если вы хотите знать мое мнение. Это были слезы от злости, и только такие можно выжать из глаз Элеоноры. Разве она плакала, когда ей удаляли желчный пузырь? Нет. Она — Джернигэм.
— Успокойтесь, сэр! — крикнул Джоуслин. Было видно, что он еле сдерживался.
— Насколько я понимаю, единственный человек, который точно вне подозрений, это — бедная старая Идрис Кампанула. О боже!
Аллейн, наблюдая за Генри, увидел, как сильно тот побледнел и отошел к окну.
— Ну ладно, — сказал Генри, глядя в окно. — Надо что-то делать. Невозможно целый день только и думать об одной безвременно ушедшей от нас старой деве. В некотором роде в этом есть даже что-то забавное.
— Что-то подобное я чувствовал на войне, — заметил Аллейн. — Как говорят в водевилях, я вынужден смеяться. Довольно частая ответная реакция на шок.
— Выходит, я был чрезвычайно банален, не более, — едко отозвался Генри.
3
— Значит, вы не знаете, заходил ли к вам кто-нибудь вчера утром в ваше отсутствие? — спросил Аллейн после довольно значительной паузы, пока оба Джернигэма собирались с мыслями и были в состоянии продолжить разговор.
— Я спрошу у прислуги, — важно сказал Джоуслин и вызвал Тэйлора.
Но, как Аллейн и ожидал, показания слуг были абсолютно неубедительными. Фактически никто не звонил в парадную дверь, но, с другой стороны, кто угодно мог войти в кабинет и заниматься там чем угодно. Слуги подтвердили то, что говорили Джоуслин и Генри о своих передвижениях, и Тэйлор вспомнил, что видел, как мисс Прентайс вернулась в пятницу около четырех часов вечера. Когда последняя горничная была отпущена, Аллейн спросил, как давно они все работают в Пен-Куко.
— О да, — сказал эсквайр. — Вне всяких сомнений, они к этому делу не имеют никакого отношения. Ни мотивов, ни возможностей.
— Да и ума не хватило бы, — подхватил Генри.
— И вдобавок к этому, — сказал Аллейн, — они обеспечили друг другу алиби на целый день до тех пор, пока они все большой группой не пошли в ратушу в семь тридцать.
— Насколько мне известно, — сказал Генри, — после этого развлечения кухарку три раза вырвало по дороге домой, а сегодня утром, отец, мне сообщили, что чистильщик обуви исцарапал отвороты твоих охотничьих сапог.
— Хорошенькое дело! — сердито начал Джоуслин.
Аллейн перебил его:
— Вы сказали мне, что водяной пистолет никак не мог быть заменен на револьвер вчера утром.
— Если только это не было сделано под щебетание девиц из Молодежного общества и в присутствии большей части труппы, — добавил Генри.
— А после полудня?
— Ратуша была закрыта, а ключ находился не в доме ректора, как обычно, а был спрятан за наружной туалетной комнатой. Достаточно своеобразно, — заметил Генри. — Дина придумала этот тайник и объявила о нем на репетиции. Кузина Элеонора была слишком измождена, чтобы возражать. Об этом знали только исполнители пьесы. Насколько я знаю, днем туда заходили только Темплетт и миссис Росс.
— Генри, а что вы делали? — спросил Аллейн.
— Я пошел прогуляться на Клаудифолд. По дороге мне никто не встретился, — сказал Генри, — и я не могу доказать, что там был.
— Спасибо, — мягко произнес Аллейн. — А вы, сэр?
— Я обходил конюшни с Румбольдом, моим ординарцем, — сказал Джоуслин, — а потом я вернулся в дом и пошел вздремнуть в библиотеку. В пять часов меня разбудила кузина. В половине седьмого у нас было что-то вроде позднего чая, и без четверти семь мы пришли в ратушу.