Пока внизу готовили праздничный стол, я переодела дочку, покормила и уложила спать. Индиго она или нет, но покушать и поспать любит, как и положено здоровым малышам.
А потом пошла в душ, потому что очень хотелось побыстрее смыть с себя и оставить в прошлом запах больницы, немощи и смерти. Вот только шрамы в прошлом, увы, не оставишь. Ну и ладно, ну и пусть. Зато с моей дочкой все в порядке.
Вниз я спустилась где-то через полчаса. Народ, скучавший в гостиной, увидев меня, оживился и потянулся в столовую. И немудрено, ведь сегодня фрау Мюллер превзошла себя, завалив кулинарными изысками стол. А учитывая, что «себя» нашей фрау и так довольно впечатляющая, атака на вкусовые рецепторы была явно заимствована из плана «Барбаросса». Гены, ничего не поделаешь.
Но и у нас гены имеются! Мы «Барбароссу» в свое время отправили к Барбосам, справились и сейчас. Тем более что союзник второй фронт открыл – Винсент Морено держался достойно.
Трапеза растянулась почти на три часа. Ели – болтали, болтали – ели, а горячее, а горячее номер два, а десерт, а кофе, а десерт номер два, а глинтвейн, в конце концов! Правда, мне от конца концов пришлось отказаться. Да, знаю, что потеряла, но Нике пить пока рановато.
Словно в ответ на мои страдания сверху послышался вначале призывный лай, а потом – возмущенный плач. Май, не отходивший теперь от малышки ни на шаг и дежуривший у кроватки, сигнализировал, что мамаше пора вернуться к исполнению прямых обязанностей. А то ишь ты ее, увлеклась кривыми, а ребенок проголодался!
Выспавшаяся Ника оставаться в кроватке не желала категорически, она бузила и хныкала. Пришлось взять ее с собой и спуститься к народу под конвоем Мая.
Появление главной виновницы торжества было встречено коллективным сюсюканьем. Виновница же виноватой себя не чувствовала, радостно агукала, ворковала и гулькала. Вьющиеся темные волосята распушились, щечки раскраснелись, глаза широко распахнулись – ребенок активно радовался жизни. И с удовольствием переходил с рук на руки.
А я, воспользовавшись ажиотажем вокруг дочки, села в кресло рядом с Сергеем Львовичем, который блаженствовал у камина с кружкой глинтвейна в руках.
– Ну что, Аннушка, – Левандовский, не отрывая взгляда от пляшущих языков пламени, улыбнулся, – все хорошо?
– Вы же знаете, что нет.
Раздался звучный «чпок». Это генерал с трудом оторвал-таки взгляд от огня и подарил его мне. Взгляд от столь бесцеремонного обращения получился слегка удивленным:
– Почему?
– Сергей Львович, вы отличный профессионал в своей области, но актерские способности у вас на нулевом уровне, если не ниже, – усмехнулась я.
– А ниже это как?
– А это когда монолог Чацкого в исполнении чайханщика Исмаила из Ферганы звучит убедительнее, чем ваши слова. И не пытайтесь увести разговор в сторону, не получится.
– Никого никуда я не веду, – Сергей Львович тяжело вздохнул, – просто надеялся, что этой темы мы касаться не будем.
– Будем, – я помолчала, собираясь с духом. Дух никак не мог сообразить, зачем, куда и как быстро надо собираться, бестолково метался и мешал говорить. Но я справилась. – Я не стану спрашивать, почему от меня все это время скрывали правду, лишив газет и телевидения. Разумеется, для моего же блага.
– А вот сарказм здесь неуместен, вспомни, в каком состоянии тебя привезли в Москву.
– Но потом-то мое состояние улучшилось!
– И что? Что ты могла сделать? Что изменить? Ситуация практически безнадежная. Алексей жив, и в то же время его нет. Того, прежнего Алексея нет.
– Пожалуйста. Прошу вас, – я с трудом сдерживала слезы, – расскажите мне все, что произошло. Начиная с момента автокатастрофы и по сегодняшний день. Я ведь толком ничего не знаю.
– Ну хорошо, – Левандовский допил глинтвейн и поставил кружку на пол. – В тот день, буквально за полчаса до случившегося, Алексей впервые за долгое время позвонил мне. Предупреждая возможные вопросы, скажу – твой муж…
– Бывший.
– Твой муж, – с нажимом повторил генерал, – прекратил все отношения с теми, кто знал тебя. А может, это мы прекратили, впрочем, не суть важно. Короче, ни мы, ни уволившийся Виктор больше с Майоровым не общались. И вдруг он звонит и просит меня собрать всю возможную информацию на свою новую подружку, Ирину Гайдамак. Пообещал прийти к нам вечером и что-то рассказать. Не успел, – Сергей Львович с силой провел ладонями по лицу. – В момент аварии он говорил по телефону с Виктором, просил его тоже подъехать к нам. А потом случилось это. Его джип подрезал огромный грузовик, водитель которого, кстати, сбежал с места аварии. Удар был такой силы, что Лешу пришлось извлекать из сплющенного автомобиля с помощью резака. Держись, девочка, – он ободряюще сжал мою руку, – ты же сама хотела знать. В общем, вначале по всем каналам прошло сообщение, что Алексей Майоров погиб. Я сразу же позвонил своему знакомому в ГИБДД, и тот сказал, что Леша жив, но в тяжелейшем состоянии. Мы с Артуром поехали в клинику, куда отвезли Алексея. Там уже был Виктор. Но нас, конечно же, никуда не пустили, потому что Лешу как раз оперировали. Потом было еще несколько операций и – кома. Мои несколько дней подряд приезжали в больницу, надеясь услышать хоть что-то обнадеживающее. А я в это время был занят твоими проблемами. В общем, Аннушка, получилось так, что вы с мужем одновременно лежали в больницах. И мы разрывались между вами, стараясь уберечь тебя, не дать узнать. Ведь ничего обнадеживающего мы сказать не могли. А тем временем Ирина, назвавшись женой Майорова…
– Но почему? Она же юридически ему никто! – я с трудом справилась с дрожащими губами.
– Юридически – да, но в последние недели перед случившимся все газеты кричали о связи Алексея Майорова с его новой администраторшей. И потому, когда Ирина, сутками не отходившая от Лешиной палаты, назвала себя его женой, все восприняли это как должное. Алексей около месяца находился в коме. Потом очнулся, но… – Генерал помолчал, только перекатывавшиеся желваки выдавали его состояние. – В общем, Аннушка, он совсем плох. Передвигается с трудом, ничего не говорит, мало что соображает. Восстановились лишь основные функции жизнедеятельности, а в целом Алексей Майоров пока – полурастение. Извини, но это так. Незадолго до твоих родов его выписали из больницы, и Ирина увезла Лешу в какой-то супердорогой закрытый частный санаторий, где он будет проходить курс реабилитации. Вот такие вот дела, доченька.
Глава 10
День выдался на редкость теплым и солнечным, просто Анталия, а не Варнемюнде! Август в этом году нас баловал такими деньками, какие для Балтийского побережья Германии не совсем типичны. Во всяком случае, так сказала фрау Мюллер, а не доверять словам старожила у меня оснований не было. Хотя наша фрау совсем не старая, да и не такая уж и жила. Она просто очень экономная, ей по должности экономки положено.
Впрочем, у нашей фрау неожиданно даже для нее самой проявился еще и талант няни. Правда, няня получилась с диктаторскими замашками, но замахивалась она в основном на нас с Сашкой, когда гоняла из-за Ники. Попытки управлять моей дочкой заканчивались плачевно. В смысле – плачем. Иначе мой ребеныш высказать свое возмущение пока не мог, словарного запаса не хватало.
Хотя к восьми месяцам доча говорила довольно хорошо, но только отдельные слова. Видно было, что она злится, не имея возможности сказать все, что хочется, но развитие речевого аппарата никак не поспевало за умственным развитием. Бедный речевой аппарат, скрипя морально устаревшими сочленениями, старался изо всех сил, но увы… Он и так уже работал с перегрузкой, выдавая столько слов, но целые связные фразы – нет уж, увольте!
А Никуська напрягала не только его, она заставляла опережать график все свое тело. Встала на ножки в шесть месяцев, в семь уже шустро перемещалась в ходунках, готовясь к первым самостоятельным шагам, которые случились в восемь месяцев.
Дочка росла, черты лица становились все четче, цвет глаз определился окончательно, и ее сходство с Лешкой, всепобеждающее при рождении, сейчас немного потеснилось, уступив мне процентов десять. В эти проценты входили посветлевшие до золотистого оттенка волосы и цвет радужки глаз: ореховой, отцовской, осталась только та самая звездочка вокруг зрачка, а остальная часть радужки была теперь серо-голубой. Необычные глаза, ничего не скажешь, их взгляд притягивал, завораживал, казалось, малышка смотрит внутрь тебя, читает мысли.