Вдумчивая Вифелла видела, как Фиселла невольно меняла все вокруг себя. Если раньше младшую сестру подчиняла себе воля Тиреллы, и она держала ее сторону из страха перед, уверенная, что рано или поздно та возьмет вверх, то теперь она невольно сочувствовала Фиселле, даже не смотря на то, что дни той были сочтены. В отличие от старшей сестры, занятой своими честолюбивыми планами, она заметила, как сильно изменилась Фиселла.
Теперь, одевая и собирая ее, Вифелла страстно желала, чтобы Ллос пощадила сестру. Сейчас Фиселла была прекрасна, как никогда. И дело вовсе не в роскошном серебряном платье, расшитым белым шелком в виде мелких пауков, плетущих из нитей сложные узоры. И не в ожерелье из крошечных бриллиантов, нанизанных на серебряную нить так, что это напоминало капли росы, лежащей на ажурной паутине. И не в том, что волосы Фиселлы убраны под тончайшую алмазную сетку, а в каком-то особом выражении лица и глаз. Уже третий день она не проявляла свойственной ей жесткости и надменности, их сменила печаль и задумчивость. Пока Вифелла мучилась, стараясь объяснить себе подобное преображение, Ника тихо страдала.
И вот, "приуготовленная" Ника в сопровождение Вифеллы навсегда покинула свои покои. Шествуя по извилистым гулким коридорам Дома, она отмечала, что уж очень часто на ее пути попадались домочадцы Дома де Наль: стража, воины и разбредшаяся по дворцу прислуга. Они словно провожали ее в последний путь. Выйдя на ступени крыльца, она взошла на, тут же повисший перед ней в воздухе, диск. Вифелла и несколько солдат охраны тоже последовали за ней дисках, вскакивая на них почти на ходу. Когда миновали храм Ллос, то взяв в сторону от него, промчались вдоль глухого, темного квартала населенного магами и их учениками. Ника увидела костер, неожиданный в городе, где жители едва переносили живой свет. Пролетая над ним, она разглядела, как два юных дроу сжигают на нем визжащего гоблина, привязанного к каменному столбу. Это был самый худший день в жизни Ники, и он станет ее последним днем.
Поравнявшись с ней, Вифелла знаком показала, что надо снизиться и они влетели под низкий свод широкой пещеры, уходящей вниз. Ход был освещен редкими магическими сгустками огня подсвечивающих свисающие сталактиты, отчего вид вокруг создавался жутковатый и фантастический. Впереди замаячил светящийся диск. Ника сбавила ход и, приблизившись, увидела, дожидавшуюся ее Верховную Жрицу со свитой младших жриц.
- Ты, чуть было, не заставила ждать саму Ллос, - с нескрываемым раздражением встретила ее старуха.
Дав знак сойти с дисков, она, опираясь на посох, пошла к узкому, похожему на нору, входу в Храм Средней Пещеры. Жрицы в темных балахонах с глубоко опущенными на лицо капюшонами следовали за ней до входа, у которого остановились, не смея преступить порог святая святых без ее повеления. Но одна из них знаками показала Нике следовать за ней. Ника неуверенно оглянулась на Вифеллу, остававшуюся у входа. Между тем, жрица исчезла в тесном ходе и Ника, подобрав платье и пригнувшись, вошла, пробираясь вперед по узкому земляному коридору, пока не вышла в широкую пещеру, чей нависший свод давил, а стены терялись во тьме. Посреди пещеры возвышался искусно вырезанный из гладкого черного камня паук. Перед ним на алтаре горел живой огонь, и его дрожащий свет отражался в свирепых, рубиновых глазках идола.
Верховная Жрица, положив посох на землю, благоговейно склонилась перед алтарем, воздев к нему руки. Жрица, сопровождавшая Нику, остановилась. Рубины в глазах паука, замерцали внутренним огнем, и Нику непреодолимо потянуло к изваянию. Верховная Жрица подобрала посох и, тяжело опираясь на него, поднялась. Она едва успела отковылять от идола, как из его каменных жвал вырвались белые струи, опутывая Нику с головы до ног. Рубины глаз разгорались ярким кровавым светом. Запеленатую в кокон паутины Нику подтащило к алтарю, вздернуло вверх и кинуло на его камень. Глаза паука прожигали жертву насквозь, со стороны казалось, что бесформенный кокон лежащий на алтаре охвачен алым ореолом. Слюна паука, застывая, туго стягивала тело, и Ника заплакала, разом вспомнив свою недолгую жизнь. Особенно яркой была картина двора в котором она росла, и тополиный пух, летящий по нему, и голос мамы зовущий домой. Эти воспоминания были смяты жгучей болью, нараставшей внутри ее тела, так что Ника задергалась в своих путах, не в силах терпеть ее. Но в какой-то момент боль разом утихла, ушла. Вспыхнул огонь жертвенника. Нике стало плохо, и она потеряла сознание. В себя, ее привели гневные крики Верховной Жрицы: