Диск медленно плыл низко над землей, и гоблины почтительно расступались перед ним. Но Дорган, отрешенно глядя перед собой, видел, что даже костей не осталось от тех несчастных, что попадали в гущу эт'гами. Он жестоко страдал, что не увидит даже останков Ники, чтобы предать их достойному погребению. Упрекать себя уже не было сил, просто не хотелось жить. Зачем жить, когда только познав полноту жизни, вдруг утратил все. Как ему быть без нее? Конечно, со временем он оправится и его боль, если не уйдет, то сгладится, притупится, но это было слабым утешением, потому что с гибелью Ники часть его умерла. Со смертной он узнал нечто такое, чему у темных эльфов нет названия, а у людей называлось счастьем. Да, ничего не осталось от павших на пути эт'гами гоблинов, лишь размазанные по камням влажные пятна да серая слизь. Вокруг валялись неподвижные изломанные трупы эт'гами. Даже съедаемые заживо прожорливыми паразитами гоблины старались уничтожить перед своей смертью хоть одного врага. Так же, как и Дорган по тоннелю бродили в тщетных поисках останков соплеменников утомленные битвой гоблины. В отличие от них, что могли опознать друзей и родных по украшениям и оружию, Доргану ничего не осталось от его счастья, даже пятнышка родной крови на холодных камнях Подземья. Диск миновал поворот, Дорган невольно взглянул на тот злосчастный выступ, с которого сорвалась Ника и схватился за горло. Ноги перестали держать его и он как подкошенный рухнул на колени. Его что-то душило, не давая вздохнуть, сердце колотилось в горле, и разве оно способно выдержать подобное испытание?
На самом краю выступа, свесив ноги вниз и беспечно болтая ими, бок о бок сидели Вождь и Ника. Чем они занимались Дорган, ослепленный болью и безмерной радостью, так и не понял. Но они были так увлечены, что не замечали ничего и никого вокруг. Остановив диск под выступом, немного придя в себя от противоречивых чувств и уняв рвущееся из груди сердце и желание расхохотаться от безмерного облегчения, Дорган понял, что произошло. По-видимому, в последний роковой момент Вождь позаботился о его жене, успев поймать ее за руку и втащить на уступ. Начав было подниматься к ним на диске, эльф остановился, с удивлением прислушиваясь к их странному разговору.
- Да нет же! Ты опять все делаешь не так. Смотри как надо, - горячилась Ника.
Послышалось натужное сопение, чавканье и кваканье, после чего раздался звонкий смех, от которого у Доргана вновь перехватило дыхание:
- Ах ты, зверушка... но знаешь, у тебя получилось уже лучше. Смотри, куда ты попал.
Вождь ласково заурчал в ответ.
- Нет, нет, не туда. Попробуй вперед и вверх... Да понимаю я, что твоя пасть не предназначена для этого, но все же попробуй.
Снова послышалось натужное сопение, чмок и смех.
- Опять попал на себя! Показываю еще раз. Смотри внимательнее, как это делается.
Не в силах больше сдерживать своего любопытства и рвавшиеся наружу чувства, Дорган поднялся на диске, глядя на башмачки, видневшиеся из-под потускневшего серебристого подола платья, и широкие, когтистые ступни Вождя. Едва его голова показалась над краем уступа, как его лицо залепил плевок. Вождь издал восторженный лающий смех.
- Ой, ради бога, прости. Я нечаянно, - Ника закрыла рот рукой, глядя на него смеющимися глазами.
- Что здесь творится? Чем вы занимаетесь? - Стараясь выглядеть строже, чтобы не выдать, рвавшийся наружу счастливый смех, потребовал ответа Дорган.
Вождь и Ника переглянулись, и Вождь, как и подобает вождю, решил взять всю ответственность на себя.
- Она учила тебя плеваться? - Недоверчиво переспросил Дорган, выслушав восторженный рык Вождя, вперемежку с отрывистым лаем и завываниями. Издав укоризненные лающие звуки, Дорган, не сдержав улыбки, покачал головой, заканчивая свою речь:
- ...уж чего-чего, а такого легкомыслия, я от тебя не ожидал.
Вождь оскалился и насмешливо "закашлял". Дорган удивленно подняв брови, провел по лицу ладонью.
- Ну да, я весь в слизи, - пробормотал он и возмущенно зарычал на Вождя, вызвав у последнего все тот же "кашляющий" смех.
- Что он сказал? - Виновато глянула на Доргана Ника. Вместо того, чтобы встретить мужа-победителя пылкими объятьями и слезами радости, она оплевала его.