- Тебе не в чем винить себя, девочка, - твердо произнес он. - Вспомни о том, что ты прекратила, чуть было не вспыхнувшую тяжелую войну. Жертвуя одной жизнью, ты спасла многих. Не принимай не заслуженной тяжести на сердце свое. Она не твоя, ибо ушла с той, которая была наказана тобой. О чем тут тужить?
Ника искоса взглянула на мудреца.
- И что я должна теперь петь и плясать от счастья, потому что убила? Неужели вы думаете, что я не оправдывала саму себя? Все и вся оправдывает меня, и все равно я не могу просто так взять и, отбросив все, позабыть что сотворила. Благая цель! - С язвительным самоуничижением проговорила она. - Какие бы доводы вы не приводили в мое оправдание, мне все равно придется пережить минуты отвращения к самой себе. Это мой собственный приговор и будет лучше, если бы вы обошлись без слов утешений. Они тут совершенно бесполезны.
И отвернувшись, она оперлась подбородком на руки, сложенные на спинке кресла. Не могла она ни кому рассказать, что ненавидит себя за то, что испытала почти радость, с какой вонзила стилет в шею Кьорл Одран, которая унижала и оскорбляла ее. Но это уничижение и раскаяние, в то же время, не давало ей вспомнить о том, что предшествовало этой радости убийства. То была страшная вина перед Вифеллой, которая погибла, не предав ее. Вина, переросшая в такой накал ярости, при котором исчезают все сдерживающие начала.
- О да, раскаяние так свойственно человеческой природе, - Хиллор покачал головой - Понимаю, тебе сейчас, ни до чего нет дела: ты сурово судишь саму себя. Завтра мы выведем вас на Поверхность, но вы должны знать, что всегда будете желанными гостями в Блингстоуне.
Он поклонился и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Дорган поднялся со своего места, подошел к креслу Ники и, опустившись на корточки, взял ее руку.
- Я хочу побыть одна, - высвободила свою руку из его ладоней Ника.
- Хорошо, я уйду, - вздохнул Дорган.
- Нет, - покачала головой Ника, все так же глядя перед собой. - Здесь я не выдержу... Уйду я... Ничего, если я возьму диск?
- Но...
- Дорган, прошу тебя... Ничего со мной в Блингстоуне не случится.
- Все же будет лучше, если я последую за тобой, хотя бы издали...
- Нет.
Поднявшись, он коротко кивнул и ушел в ванную комнату. А Ника, выбравшись из кресла, накинула свой плащ-балахон и вышла, тихонько прикрыв за собой тяжелую дверь. Подозвав диск, она встала на него и беспомощно огляделась, поняв, что совершенно не представляет в каком направлении двигаться. Внизу, возле площадки, на ступенях, топтался Эдфин Рыжебородый. Она обрадовалась, увидев его.
- Эдфин, не мог бы ты показать, где живет почтенный Хиллор?
- Следуйте за мной, - с готовность зашагал по ступенькам вниз дворф.
- Может, ты взойдешь ко мне на диск? - Поравнялась с ним, стоя на диске, Ника. - Это будет и удобнее и быстрее.
- Ну, уж нет! На эту хлипкую побрякушку, вы меня нипочем не затащите. Дворфы увереннее чувствуют себя, когда твердо стоят обеими ногами на земле. А, насчет, быстроты не беспокойтесь. Мастер Хиллор живет не далеко и вы, лучше, сами глядите, чтоб не отстать от меня на этой своей летающей побрякушке.
Так он, ворча, довел ее до одноэтажного в одно оконце домика мага Хиллори. Не доходя до высокого каменного крыльца, рыжебородый дворф остановился:
- Вот мы и пришли. Покуда вы будете гостить у мага, я вас здесь обожду, заодно и за вашей побрякушкой пригляжу, а после, когда вам будет угодно освободиться, обратно провожу.
- Спасибо, Эдфин. Постараюсь не задерживать тебя надолго.
- Даже если и задержитесь дольше, чем предполагали, я обожду. Мне все нипочем, - и подмигнув ей, дворф переложил свою секиру с одного широкого плеча на другое.
Поднявшись по нескольким невысоким ступеням к двери, она осторожно стукнула в ее толстые доски, забранные железными скобами.
- Входи, - раздался голос из-за двери. - Я давно поджидаю тебя.
Пригнувшись, Ника вошла в небольшую, освещенную глиняным светильником, комнату, и выпрямилась, задев макушкой потолочную балку.
- Простите, за то, что побеспокоила, после того как...
- Оставь, - ворчливо оборвал ее Хиллор.
Он сидел в широком каменном кресле и перед ним, на каменном столе, лежала дощечка с выцарапанными на ней знаками. Рядом высилась грубо слепленная глиняная кружка, с откинутой серебряной крышкой.
- Нам о многом необходимо поговорить, так что садись. Времени у нас совсем нет и потому я, в своем нетерпении, пошел к тебе сам, но пришел, как видела сама, не ко времени.