По знаку Верховной Жрицы женщины воины схватили дроу под руки и повели его из зала. Но прежде чем подняться на ноги, эльф вдруг пристально взглянул в лицо Матери Дома де Наль и не будь Ника, в это время занята Зеленой стервой, упорно стремившейся ее потопить, этот взгляд заставил бы ее насторожиться. Настало время Правящему Совету Первых Матерей Мензоберранзана занять свои места в храме, — напомнила Верховная Жрица.
Каждая из шести женщин, поднявшись, сдостоинством поклонилась ей. После чего величественно удалились в разные концы зала, где каждую ожидала ее свита. Но лишь Ника поднялась со своего места, собираясь последовать их примеру и удалиться, как посох Верховной жрицы преградил ей дорогу.
— Что это ты устроила сейчас, Фиселла? — сухо поинтересовалась старуха. — Почему ты не предупредила меня о том, что передумала казнить Доргана? Разве ты не хочешь спастись от гнева Ллос? Разве мы не решили все взвалить на моего сына? Разве я не посылала дворфам весть о готовящемся нападении у Пещеры Алмазных россыпей? Похоже, у тебя появился другой замысел, хотя не понимаю, что тут уже можно поделать. Не хочешь поделиться со мной своими идеями? Судя по тому, как ты повела себя, они у тебя имеются?
Ника чуть не расхохоталась. Так она еще и предательница! Какой же должно быть циничной лицемеркой предстала она перед этим лордом. Вообще-то, ее это не должно волновать. Завтра ее уже здесь не будет, а лорд, если не дурак, воспользуется шансом и сдернет из этого Мусорбанана. Между тем, старуха покачала головой.
— Тебе не совладать с упрямством твоего мужа. Кому, как не тебе, знать это. На что ты рассчитываешь? Думаешь, он отблагодарит тебя так, как ты этого больше всего жаждешь? Вспомни, что у тебя осталось всего лишь два тления Нарбонделя до твоей встречи с Ллос. И еще. Как бы все ни сложилось, помни, сегодня я сделал все, что могла, и ты сама не захотела принять помощь от меня. Теперь я больше ничего не должна тебе. Помни об этом.
— Я запомню, — кивнула Ника, так ничего и не поняв.
Единственное, что она сообразила, испытав третий раз за время Совета шок, что этот красавец с белыми волосами, ко всему прочему, еще и ее муж.
Идя по залу к поджидавшим ее сестрам, она шепнула Клопси:
— Я тебе голову оторву, маленький мерзавец.
— За что, моя владычица, — испуганно захныкали из-за корсажа.
— За то, что от тебя никакого толка. Ты должен был помогать мне, рассказав все, что тебе известно о моем положении и окружении. Из-за твоих недомолвок я только и делаю, что попадаю впросак.
— Больше такое не повториться, моя владычица, — последовало горячее уверение.
Жрица взглядом проводила Верховную Мать, что-то возмущенно шепчущей себе под нос, и когда та скрылась за колоннами, задумалась. Что-то было не так. И в том, как прошел Совет Матерей, и в самом поведении Верховной Матери. Непонятное поведение де Наль тревожило жрицу все больше по мере того, как она думала о ней. С чего вдруг Фиселла начала по другому относится к Доргану. Не было ли это изворотливым ходом, о котором Фиселла «случайно» позабыла предупредить ее, Верховную Жрицу. Эта дура сама до такого додуматься не смогла бы, в чем бы ни состояла ее новая игра. Кого предпочла Фиселла ей, Верховной Жрице? Громфа? Но этот трус не посмеет выступить против нее, Берн. Тиреллу? О, она предпочтет воткнуть нож в спину своей сестры, чем вступить с ней в союз. И в чем бы ни заключалась ее хитрость, эта дрянь, явно, решила пожертвовать ею, Берн, только потому, что она мать — Доргана, мерзавца и бунтаря. А в глазах богини каждое из перечисленного, считалось тягчайшим преступлением. Неясная тревога не оставляла жрицу, а это означало, что ответ на свой вопрос она так и не нашла, и не будет мира в ее душе. Не было ничего страшного в том, что Фиселла нашла нового союзника. Это следовало ожидать, и ей, матери Берн, это ничем не грозило. Она умела раскусить самую изощренную интригу, переиграть соперницу и расправиться с ней во имя Ллос. Так было всегда, ибо тогда не была бы она Верховной Жрицей. Так что же тогда не давало покоя Берн? Жрица заставила умолкнуть свои мечущиеся мысли и тревоги и погрузилась в полное безмолвие. Вскоре ответ, нашелся. Фиселла изменилась, и за ней ни кто не стоял. Она была одна. Или, все таки, нет? Сидя неподвижно, Берн долго привыкала к этой невероятной, абсурдной догадке, которая все объясняла. Верховная жрица обессилено откинулась на спинку каменного кресла. Ей стало не по себе. Пускай дерзкая выскочка, выйдя из-под ее повиновения, принялась плести паутину своей интриги. Это бы вызвало в Берн только гнев, и сумела бы припугнуть эту дуру, напомнив ей, лишний раз, чем она обязана ей, Верховной Жрице. Она бы просто проучила ее хорошенько, показав, чем она является на самом деле. Все они через какое-то время, забываясь, мнят себя истинными владычицами Мензоберранзана, кроме разве что прежней старшей Матери де Наль, которая всегда вела с Берн, как с равной себе, и никогда не забывала о том, насколько та может быть опасна. Во всяком случае, Берн теперь знает, что припугнет Фиселлу публичным разоблачением и последовавшим за ним позором. Знать бы только с кем она на самом деле имеет дело. Жрица была очень стара и не обольщалась, понимая, что дело не в своевольной Фиселле де Наль, а в том неведомом могущественном маге, который смог внушить ей нечто другое. Но разве от богини возможно укрыться? — усмехнулась Берн. Она отдаст Фиселлу Ллос так же безжалостно как та, в свою очередь, предала ее, жрицу, отрекшись от их союза. Берн решила, что захватит Фиселлу и пытками вырвет у нее имя мага, который осмелился пойти против нее, Берн.
Все было решено. Жрица, опираясь на свой жезл, поднялась и, покинув зал Совета, прошествовала длинными запутанными коридорами через анфиладу огромных пустынных пещер, выйдя в грот с нависающим потолком. Из темного угла к ней навстречу, двинулся бесформенный силуэт — это была дежурившая у низкой двери молельни жрица. Верховная Жрица Берн жестом велела ей оставит ее одну. Бесшумной тенью та метнулась к выходу в коридор, а Берн, толкнув тяжелую дверцу, кряхтя согнулась, чтобы войти в нее. Так и следовало подходить к священному алтарю, перед которым молились Ллос столько поколений Верховных Жриц. Молельня больше походила на нору, по ее стенам сочилась вода, камни покрывала бледные пятна плесени. Здесь стоял тяжелый затхлый воздух. Как всегда, все это угнетающе подействовало на Берн. От сырости у нее заныли все кости. Но ей было не выбирать. Именно здесь Ллос всегда отзывалась на молитвы, подавая свои знаки. Настраивая себя на благоговейный лад, превозмогая боль, Верховная Жрица торжественно возложила на необтесанный камень алтаря свой жезл. Пообещав себе, что займется собою после, заставив себя не обращать внимание на ломоту в суставах, прикрыла глаза и начала молиться. Она молила паучью богиню, этот источник жизни темных эльфов, простить ей, что не возложила сегодня на ее алтарь обещанной жертвы и милостиво открыть, кто стоит за спиной Фиселлы де Наль. Но ничего не происходило, а Берн все тяжелее было находиться в гроте — силы уходили, каждый сустав ее тела выворачивало и она начала думать, что ошибалась в своих умозаключениях. Именно тогда, словно отвечая на ее отчаянный призыв, шар жезла слабо замерцал — богиня услышала ее — и вспыхнул так, что старая жрица закрыла лицо руками, защищая свои чувствительные к свету глаза. Когда же решилась отнять их, то не поверила им. Вытерев слезящиеся глаза, она озадаченно разглядывала то, что лежало перед ней на алтаря, пытаясь разгадать ответ Ллос. На камне алтаря лежало гигантское паучье яйцо. Что бы оно ни означало, Верховная Жрица поняла, что ей запрещено трогать Фиселлу де Наль. Но как это возможно, чтобы богиня защищала обманщицу? И как это яйцо, означающее будущее паучье потомство, было связано с самозванкой? Пророчество? Все это не укладывалось в голове Берн. Ноющая боль в костях мучила и не давала сосредоточиться, а мысль побыстрее покинуть молельню не покидала. Но Берн не могла уйти, не убедившись в том, что правильно поняла ответ богини. Но как бы она не старалась истолковать его в свою пользу у нее это не получалось. В конце концов, чтобы удостовериться в истинности ответа Ллос, жрица благоговейно коснулась поверхности яйца. Туго натянутая тонкая кожица его неожиданно лопнула, и оно начало сморщившись опадать, теряя свою упругость. Мутная вязкая околоплодная жижа яйца вытекла на холодный камень. И вот в темной лужице уже белесой тряпицей лежало то, что осталось от яйца.