- Знаешь, может быть ты и прав, - Вика вздохнула, - просто я хоть раз в жизни мечтала пожить в том Париже, в котором живешь ты и Волков, чтобы проснуться, взять кофе и ни о чем не думать. Чтобы гулять по улицам, а не искать себе работу, чтобы все было спокойно…
- А ты готова платить за такое спокойствие? – перебил ее Наум, - своими друзьями, близкими. Теперь ты видела. Тебе нужен такой Париж? О таком Париже ты мечтала? – Наум взял ее за плечи и встряхнул, - Вика, проснись! Ты по крайней мере живешь, а у них, - он кивнул в сторону Волкова и Дениса, - и меня – это сказка, и как правило у нее бывает очень плохой конец.
- Я уже поняла, - Вика обняла его и прижалась к нему, - я больше не хочу никаких сказок. Они закончились. Я сделаю, как ты скажешь. Я не буду задавать вопросов. Я поняла, что, если ты сделал шаг в сторону вашего Парижа, назад дороги не будет. Но теперь я запуталась еще больше – какой он, этот Париж?
- Обычный, - Наум погладил ее по волосам, - обычный город, заполненный людьми-муравьями. Город, в котором есть мечты и в котором есть жизнь. Город, которому плевать и на тебя, и на меня, и на Волкова. Ему не плевать только на деньги, которые есть у нас.
- А если у нас нет денег? – Вика почувствовала, как с ресницы скатилась слеза и еще сильнее прижалась к Науму, - как тогда?
- Никак, - Наум поднял ее лицо и заглянул в глаза, - если нет денег – Париж заберет твою душу. Я вернусь, - он поцеловал ее и открыл дверь машины, - иди, не бойся. Даже у этого Парижа есть правила. Главное… - Наум не закончил фразу и еще раз поцеловал ее.
3 глава. Осенние хризантемы ненависти-6
Пригород Парижа, Марн-Ля-Валле, осень 2007 года
БМВ Наума, потолкавшись в пробках, выскочил на серую ленту шоссе в Иль-де-Франс («Маленькая Франция») и помчался в сторону Марн-Ля-Валле. Про свой городок местные говорили так: «Отсюда видна Эйфелева башня, с которой нас не разглядеть». Марн-ля-Валле казался худшим лицом пытающейся быть элегантной в пределах Парижа Франции. Его начали строить в шестидесятые годы, когда катастрофически стало не хватать жилья для сельской и колониальной лимиты, понаехавшей в Париж. Ведущие французские архитекторы нагородили причудливых футуристических домов с помпезными названиями: «Версаль для людей», «Пространство Абракас», «Лувр с человеческим лицом» и постарались запихать в них как можно больше людей, привлекая их Диснейлендом и обещаниями рая в предместьях Парижа. Названо все это было «Твой Париж в твоей маленькой Франции». Идея оказалась обреченной на провал с самого начала. Красивые снаружи дома оказались квартирами-клетушками с тонкими фанерными стенами, в которых тяжело было ужиться по соседству мавританцу дворнику, марсельскому таксисту и бывшему крестьянину из Льежа, устроившемуся на завод токарем.
Молодежь и студенчество сразу проигнорировали Марн-ля-Валле, в котором кроме Диснейленда, торгового центра, двух кафе и одного кинотеатра ловить было нечего. Из коренных парижан здесь прижились только пенсионеры, польстившись на низкие цены за коммуналку и свежий воздух, которым было все равно, где доживать свой век.
Очень скоро все жители городка стали людьми второго сорта, а потом и третьего, когда Францию начали наполнять толпы эмигрантов из Африки, Азии, Ближнего Востока и обнищавшей по соседству Европы.
Так этот новый Париж превратился в большую человеческую помойку, которую, когда она закипала, местная полиция с трудом удерживала в черте города дубинками, водометами, слезоточивым газом и резиновыми пулями. Из французского здесь остались только названия улиц. Это и подтвердили своим видом и поведением Науму кучерявые парни, выплясывающие на крыше «Пежо» и размахивающие турецкими флагами.
Проехав через этот «городок будущего», наглухо застрявший в прошлом, а то и в позапрошлом, где в порядке вещей было ходить по улицам и ссать прямо на стены, Наум оказался на пригородном шоссе, которое через сто метров превратилось в убогую грунтовку. Издалека он заметил автомобильную свалку, где за ржавым забором прятались уцелевшие люди Горана.