— Давай без околичностей. Ты хочешь, чтобы я сказала, спи с кем угодно, я разрешаю, так ведь?
— Нет, не так. Это я разрешаю тебе спать, с кем ты захочешь.
— Вот спасибо. Как мило, что ты такой добрый. А то я не знала, как же мне быть. Кавалеры рвут меня на части. Телефон звонит не умолкая.
— Марианна, я, наверное, не очень ловко выразился.
— Отчего же, все ясно и понятно. Но если бы ты раньше сказал про Казахстан, твое приглашение прозвучало бы как призыв к легкой интрижке, никто никому ничего не должен. То, что прозвучало сейчас. Тогда, действительно, зачем быть честным? Можно и дальше, без всяких хлопот и угрызений, наслаждаться интимными радостями. Судя по тому, что ты сказал, тебе было важно только это.
Кейр молчал, и Марианна поняла, что сама выразилась не лучшим образом, и то ли теперь нужно просить прощения, то ли разразиться рыданиями. Так и не определившись, она замерла в молчании, застыв от напряжения, и ждала, когда Кейр начнет негодовать и возмущаться. Но он продолжал молчать.
Наконец она сама не выдержала:
— Кейр, ради бога, скажи хоть что-нибудь! После того, что я наговорила, хуже ты уже не сделаешь!
Когда он все-таки заговорил, голос его был тихим и ровным, никакого негодования и слов сгоряча, но Марианна чувствовала, как тяжело ему сохранять это спокойствие.
— Я был с тобой честен. Тебе известно, какая у меня профессия. И, соответственно, какой образ жизни. Я вернусь через три месяца. Вот сейчас мы с тобой не встречались два месяца, но смогли же сохранить отношения. Все совсем как прежде.
— Ты так считаешь?
— А ты разве нет? — Она промолчала, и он добавил: — Так или иначе, думаю, это моя последняя служебная поездка.
— И почему же?
— Потому что с меня хватит. Наездился.
— Это ты не из-за меня?
— Нет. Я давно собирался завязать с этими мотаниями туда-сюда. Я же тебе говорил.
— А что будешь делать?
— Не знаю. Но за те три месяца, что я буду торчать в Казахстане, надеюсь, что-нибудь да надумаю.
— И ты, значит, рассчитываешь, что я буду тебя ждать?
Вот на этих словах Кейр сорвался:
— Ничего подобного! Потому и сказал, что никаких обязательств! Ты свободна.
— Ты тоже.
— Разумеется, я тоже свободен.
Он, прищурившись, стал наблюдать за олушей. Плотно сложив крылья, эта огромная птица камнем упала в воду. Дождавшись, когда она выплывет, Кейр сказал:
— Я не хочу заглядывать в будущее, Марианна. И ты знаешь почему.
— А я не хочу оглядываться на прошлое. И надеялась, что мы сможем найти взаимопонимание в настоящем. Но если между мной и тобой будет огромный континент, это чересчур сильное испытание.
— Разве ты боишься испытаний? Ты же всегда их преодолевала.
— Да! Никто и никогда не скажет, что бедненькая Марианна трусиха, что она чего-то испугалась! Но испытаний мне уже и так хватает. Учитывая, в каком я положении.
— И в каком?
Она медлила с ответом, в который раз подумав о том, что там, впереди, но через несколько секунд решение было принято:
— В положении человека с диагнозом «врожденный амавроз Лебера», это означает, что человек слеп.
— Это я вижу.
— А я вот ничего не вижу. Ты не возражаешь, если мы вернемся в дом? Мне что-то стало зябко.
— Прости. Не нужно было останавливаться, слишком холодно пока. Я возьму тебя под руку?
Повернувшись к ветру спиной, они двинулись в обратную сторону. Чуть погодя Кейр спросил:
— Ты что-то хотела мне сказать?
— Это уже не важно, — отозвалась она. — Теперь уже не важно.
Глава семнадцатая
Луиза
Признаться, когда Гэрт испуганно воскликнул: «А где он вообще находится, этот чертов Казахстан?!» — он словно бы озвучил мою мысль.
Я тоже подлила масла в огонь, стала выяснять у сестры, сообщила ли она Кейру про ребенка. У Марианны нет возможности смерить зарвавшегося собеседника испепеляющим взглядом, но зато она хорошо умеет отбрить своим острым язычком.
Похоже, на отношениях с Кейром она поставила крест, так как считала, что одной будет даже проще. Я не совсем поняла, о чем речь, но решила, что имеется в виду аборт. Я заверила Марианну, что мы с Гэртом позаботимся о ней, сделаем все возможное, чтобы она поскорее оправилась. Потом вызвалась еще раз договориться с клиникой. Марианна в ответ не сказала ничего определенного, только заявила, что сейчас не в состоянии ни о чем думать, и отбыла в свою комнату, из которой три дня практически не выходила.