Выбрать главу

Право, за то, что меня не стошнило, мне должны были дать как минимум медаль героя, а как максимум освободить от этого общества. Сейчас книга уже не казалась чем-то ужасным, наоборот, я готов был целый день проторчать в библиотеке. Я уже не понимал, зачем разрешил ей приехать, зачем…

Мне налили вино. Бокал красного сухого, чуть больше половины.

Глоток, и Кристина не скрипит, а щебечет под ухом. Ещё один, и всё становится кристально ясно, понятно, реализуемо, как в ту ночь, когда старинные часы на стене разбудили меня. Хочу выпить до дна, попросить добавить, но на периферии мелькает фигура, которую я меньше всего хотел бы видеть.

Отвратительная в своей манере появляться из ниоткуда. Пришла пролить горячий чай, чтобы потом бесстыдно целовать меня в спальне? Сука. И ведь делает вид, что не смотрит, не замечает, хотя только ради меня и пришла.

Ну, посмотри, у тебя конкурентка. Жду, когда горничная подберётся поближе. Она не спеша складывает грязную посуду на поднос. Наклоняюсь к Крис и целую так, как, наверное, никогда не целовал. Я жажду победы. Хочу видеть, как она упадёт, растеряется, но вместо этого на всю столовую раздаётся хохот Карла.

Горничной нет. За столом только смущённые родители, вечно голодный Карл, счастливая Кристина и дурак. Передо мной вино в бокале, но допивать уже не хочется.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Запись 8

Книжица началась с описания пожара в борделе «Иллюзия». С неточного протокола, размазанными датами и именами ведущих следователей. Только очередность действий, чтобы отвязались, точно смахнули крошки с грязного стола перед приходом гостей. Пробираясь дальше описания весьма будничные, скучные, именно то, за что я терпеть не могу в книгах. Дальше читаю:

«

Дом видется мне прибыльным вложением. Проишествия, особенно такого крупного масшатаба, склонны забываться, и очень быстро. Не пройдёт и десятилетия, как вокруг этого дома мы построим ещё сдесяток, это будет посёлок под стать элите Москвы.

»

Снизу едва различимо, настолько мелко подписывался автор, посвящение некой княжне Будольской. И кому понадобилось переписывать чьё-то письмо? Книжка, которую я принял за дневник оказался сборником абсолютно несвязанных между собой писем, записей, философских измышлений.

Комментарии снизу хранили самые разные имена, подписи, титулы, статусы, как сшитое из клочков ткани одеяло, эта книжица велась строгим печатным почерком, но содержала в себе мысли десятка, а то и сотни человек.

Мне нужны были объяснения. И я знал, как и где их получить. Крис поселилась на гостевом этаже, хотя как кошка в течку умоляла жить вместе. Нет, так мои планы сорвутся, и я сделаю это раньше времени. Выходить из комнаты я опасался, не хотел видеть ни друга, ни родителей, ни тем более свою девушку. Я воспользовался кнопкой вызова горничной, что стояла в каждой хозяйской спальне. Правом унизить ту, что смелась надо мной. Не знаю, чего я в ту минуту хотел больше, получить ответы на вопросы или заставить её страдать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Запись 9

- Никита Николаевич! – она бодрая, румянец играет на её хомячьих щеках. Зашла без стука, думала одержала победу после того случая в столовой? Ха, как бы не так. Дура забыла, что я всегда оказываюсь в дамках.

- Здравствуй, - появилось зудящее желание обратиться к ней по имени, но с зубным скрежетом осознал, что имени не знаю. Ладно, брошу самое популярное, не предлагать же знакомство, сейчас, когда мы уже столько времени ведём холодную войну. – Настя.

- Хорошо, пусть будет Настя. – и то как она прокатала на языке имя, явно чужое, заставило меня отойти от неё на шаг. Разломанный взгляд, жест..?

Часы тикали. И почему я прежде не замечал этого тика? Ах, да, я же вытащил батарейки, ещё в ту ночь.

- Они здесь.

- Кто?

- Призраки.

Она сказала. Захотелось, как маленькому забиться в угол, спрятаться и плакать, плакать, плакать…Слёзы шли сами, я своим действиям отчёт не отдавал, я вообще туго соображаю в этом доме. И сразу пришлось закрыть глаза, потому что в слёзах соль, а соль имеет неприятное свойство жечь. Под сомкнутыми веками замелькали в замедленной съёмке картинки утерянного чьего-то, моего, прошлого.