Но ничего этого уже не будет! Вадька закрыл глаза. В ушах стоял звук, словно колотили по тонкому осеннему льду, и звук то удалялся, то накатывался, отчего Вадьку стало коробить и выворачивать, как в полете, когда самолет неожиданно проваливается в воздушные ямы.
Перед глазами вновь возникли какие-то давно прошедшие события. Вадька понимал, что это галлюцинации, что такого быть не может, так как он не в Риге, а в тайге, но отделаться от навязчивых видений не мог. Вот идет Вадька по городу, идет продавать иконы, и все завидуют ему, восхищаются. Говорят, какой интересный парень, Вадим Старухин! И где он только не был, и чего только он не видывал. Хорошо бы с ним познакомиться!
Потом ясно и правдиво Вадька видит картину: он за рулем собственного «жигуленка», узкая и, как стекло, ровная дорога, ехать так приятно, спокойно, скорость на спидометре — сто двадцать, на заднем сиденье — Людмила в алом купальнике, загорелая, стройная и красивая, а рядом Ромка: он безобразный, страшный, и будто не Ромка это, а клещ, огромный, насосавшийся крови. Вадька пытается увидеть в переднем зеркале лицо Людмилы, но видит только свое отражение, и будто лицо у него теперь как у чудотворца на иконе.
— Старик, — говорит Вадька, лениво, одной рукой поворачивая руль, — тебе не кажется, что мы засохли и скоро вымрем?
— Не вымрем, Старухин! — довольно отвечает Роман. — Поехали ко мне, насосемся!
— Я не о том, — Вадька убирает сразу все пальцы с руля и удерживает его лишь мизинцем, — я о другом, старик. Предлагай такое, чтобы я не бросил руль, а то мне уже надоело ехать. Я дороги не вижу.
Машина несется со страшной скоростью, мелькают за окном искаженные страхом лица, клещ-Ромка хохочет, и его толстый красный живот трясется и усы шевелятся.
Вадька видит Людмилины пальцы с побелевшими кончиками ногтей, обвившие спинку сиденья, выпускает руль и говорит:
— На все ее величество Удача. Мы с ней сейчас запросто, а ты, Людмила?
И Людмила вдруг кричит:
— Останови-и!
Все замирает, останавливается, скрипят тысячи тормозящих колес, ветер останавливается, солнце, птицы деревья.
— Все остановилось, — говорит Вадька.
— Как мы хорошо пошутили! — восхищается Ромка. — Каков розыгрыш, а? Искусство! Живопись!
Людмила выходит из машины и говорит:
— Бейтесь себе на здоровье, шутите!
И неожиданно разбивает машину вдребезги, и все вокруг люди превращаются в клещей, их много, целая стая, вся компания тут, даже соседка пытается сказать что-то про Вадькину удачливость. Клещи во главе с Ромкой бегут, и Вадьке очень хочется с ними, но… Людмила, высокая, совершенно голая и красивая уходит от Вадьки и от всех, и волосы ее плавятся на солнце…
— Бежим! — кричит Ромка. — Что ты стоишь?
Но Вадька не слышит его и идет следом за Людмилой, догоняет ее, а она уходит, не останавливается.
— Куда же ты?! — спрашивает он. — Почему ты убегаешь? Я же теперь удачник!
Но Людмила исчезает, и у Вадьки ужасно болит голова, он стоит посреди дороги, вокруг снуют машины, большие, с красными брюшками, усатые, и громко хохочут над Вадькой. Потом появляется Хозяин и говорит:
— Погибель тебе будет. Легко жить хочешь, Вадька!
И целится из ржавого ружья. Вадька прикрывается рукой, убежать хочет, страшно, но одноглазый усатый Ганькин вдруг появляется с трубой в руках и орет:
— За романтикой приехал! Нас всех обманул! Сбежал!
Слепой глаз у Ганькина открывается, и лицо его нависает над Вадькой, сердитое и улыбающееся, а толстые губы говорят:
— Вот уж я сейчас рассмотрю тебя, кто ты такой!
Вадька пятится, но упирается во что-то спиной — ни сдвинуть, ни обойти. Оглянулся — полуголые, в белых простынях люди стоят, бородатые все, на буровиков похожие, но лица худые, желтые, а от голов сияние исходит. «Да это же святые с икон! — узнает Вадька и смотрит в пустой рюкзак. — Разбежались, черти, как же я вас таких здоровых донесу?» Святые стоят толпой, спорят между собой и, слышно, Вадьку ругают матом, как буровики. Чудотворец выступает вперед и голосом Хозяина-Ганькина говорит:
— Ах ты сучий потрох, продать нас хочешь? В книжный магазин снести?
Сколько валялся Вадька на голой земле — не помнил. Утро это было или вечер, так и не смог определить. Солнце над горизонтом, птицы поют, порог внизу шумит и увалистая тайга вокруг. Боль разламывала тело, болела голова и вся правая часть плохо слушалась, словно Вадька разделился надвое.
Отряхнулся он от кошмара, однако где-то в глубине сознания все еще, как кинолента, прокручивались события, когда-то им пережитые.