— Ведь родители мои через год выходят оттуда, — продолжает Вера. — А как я посмотрю им в глаза?
Веня знает, что Верины родители осуждены за религиозное изуверство, и до сих пор она была уверена, что Вера вряд ли захочет их даже видеть.
— Но они же так с тобой обращались… — неуверенность слышится в ее голосе.
— Ну и что? — Огромные Верины глаза туманятся. — Не могу я от них отречься. Не могу, и все! Люблю отца. Он так хорошо рассказывает. И о страданиях на Голгофе, и о крестном пути…
— Неужели ты веришь… во все такое?
— Такое! — ласково и немного пренебрежительно отзывается Вера. — Эх, Венька! Прежде чем отрекаться, надо хотя бы знать, от чего отрекаешься. А ты и знать не хочешь. Но вот что… — Она наклоняется к самому уху Вени и шепчет: — Знаешь, про что я больше всего думаю? В Библии написано, что, создав все сущее, бог только после всего увидел, что это хорошо. Значит, и сам он не знал, каким же свет получится — хорошим или плохим. Как же нам-то принимать все, что им сделано? Как ты думаешь, а?
Вечером после отбоя, когда все улеглись спать и ночная дежурная отправилась к себе в кабинет, Веня тихо встала. Что-то мучило ее, горел лоб, и начинало неумолимо ломить в суставах. Какая-то нервная радость и вместе с тем беспричинная тоска томили ее. Она закуталась в одеяло и тихо побрела между кроватями. Вера, мимо которой она проходила, открыла глаза и некоторое время всматривалась в нее, потом снова зажмурилась и отвернулась к стене — наверное, она думала о чем-то своем. Стася, кровать которой возле окна, тоже не спит — закинув руки за голову, смотрит в окно, через которое в спальню струится голубовато-лимонный свет полной луны. На стекле морозные узоры — наверно, к ночи похолодало. Кажется, что стекла тоже трепещут в этом меняющемся, дрожащем свете.
— Венька, ты что там ходишь как лунатик? — окликает из своего угла Яна.
— У нас говорят «памесявник», — словно только и ждала того момента, чтобы вступить в разговор, отзывается Вера.
— Перестаньте мешать, только начала засыпать — опять разговоры! — поворачивается Стася.
— А ты что-то слишком суровая стала, Стасечка, — чуть повышает голос Вера. — Антоля тебя больше любить стала.
— Антоля никого не любит, — спокойно парирует Стася.
— Не любит, не любит, а работает педагогом, и никто ее не выгонит! — вскакивает на кровати Яна.
— Как могут ее выгнать? У нее стаж большой и дисциплина самая налаженная, — откликается Вера.
Веня присаживается на крайнюю кровать, где спит кудрявая Валечка из младшей группы, и тоже вступает в разговор:
— Савватея как-то говорила, что единственное средство избавиться от Антоли — отправить ее на пенсию.
— Откуда ты знаешь?
— Сообщили!
— А, ты подслушивала! Как всегда!
— Подслушивала, Стасечка! Может, ты мне запретишь? Или донесешь Антоле?
— Веня, ты, ей-богу, и вправду ошалела в последнее время. Все это замечают.
— Не ссорьтесь, девочки! — ласково говорит Вера. — И что дальше, Венечка?
— Она с завучем про меня говорила, Савватея. Что конфликтов с Рыжик бы не было, если б Антоля Иванов-на больше любила детей… А после про то, что Антолю невозможно уволить. Сказала: «Хорошо бы в нашей педагогике ввести новую графу в трудовой книжке: „Любовь к детям“».
— Значит, ее не за что увольнять? — злится Яна. — Когда мама приезжала, она ко мне в изолятор ее так и не пустила!
— Ты болела? — вспоминает Стася.
— Наорала, что я инфекционная, а у меня просто была температура. Мама три дня ждала, а она же у меня инвалид.
— А помните, как Толик ей кнопочек в стул насадил? — смеется Веня.
— Ничего ее не берет! Зад у нее железный. За столько лет окаменел! — фыркает Яна.
— От вас окаменеет, мои милые! — При звуке голоса девочки с ужасом вскочили, не понимая, почему в дверях стоит Антоля Ивановна. А она действительно стоит там, наклонив голову с завивкой, которая топорщится при свете, что падает из коридора, в темном платье, тесном для ее низенькой фигуры.
— Ой! — первой визжит Яна и бросается к своей кровати. За ней остальные.
Через минуту в спальне тихо, как будто и не было перед этим никакого беспорядка, который так не любит Антоля Ивановна. Воспитательница медленно выходит. В воздухе пахнет духами. Вполне возможно, что Антоля Ивановна возвращается с какого-нибудь концерта или кино и, пока внизу ждет муж, забежала в интернат посмотреть, все ли в порядке. Такое бывало не раз: интернат стоит чуть не в самом центре города: здесь неподалеку и Дом офицеров, и лучший в городе новый кинотеатр, который вырос на месте старых, розоватых, приземистых зданий позапрошлого века с затейливыми узорами над маленькими каменными балкончиками, кокетливо нависающими над шумной улицей. Интернат стоит в переулке, который как раз выходит на главную улицу, правда, в переулке этом не встретишь машин, здесь редко бывают даже прохожие, потому что переулок заканчивается тупичком,