Родня из уст в уста передавала: «Брокер! Брокер!» На свадьбу в ресторан прибыли и те, кто не собирался: денег жалко, или не ко времени. А тут – все пересилило. Брокер – дробненький, чернявенький, смугловатый и вроде нерусский – из грузин или из евреев. Ладно, лишь бы жили хорошо. Дары богатые, свадьба шумная.
Прошел год. Светка с ним развелась. «Ревнивый, – говорит, – очень. Туда не ходи, на того не гляди». Значит, грузин все-таки.
Вышла за другого. Там же, в области. Теперь уже за простого, нашего. И профессия – шофер. Зовут Ваньком. Родила Люську. Ребенок – загляденье. Глаза – синие, румянец во всю щеку, губки нежные, кудри шелковые, густые, самовьющиеся.
Люська как пошла, дед с бабкой (а че им, по сорок лет) на внучку не нарадуются. Только и слышно: «Люся, Люся». Кукла любимая. То Люся с курочкой играет, то с кошечкой, то собаку покорную за хвост тягает – та даже не тявкнет. Золотая собака, до чего терпеливая! Месяц, другой Люська в деревне живет, Светка к ней и глаз не кажет. Ну, соседи и стали у молодой бабки, Тамарки, выпытывать:
– Че-то Светки давно не было...
– У-у-у, – довольно тянет Тамара, сама, как и внучка, краснощекая, синеглазая, туготелая, – Светку не ждите. Она на заработках. За границей.Народ у нас, понятное дело, отсталый, забитый и завистливый. Ведро самогонки выгонит и радуется – бизнес! А потом сам же ее и выпьет. А тут – заработки! Заграница! Насели на Тамару: рассказывай! А та и тайны никакой из дочериной судьбы не строит:
– У Светки подруга из города, так та уже давно в Греции в барах танцует. И не подумайте чего, – обрубала Тамара всплывавшие сразу подозрения, – она хореографическое училище закончила. Так вот, подруга Светку и пригласила в Грецию. В ихних отелях за приезжими белье стирать. Шестьдесят долларов в день платят. И работа – не бей лежачего. Не руками же – все механизировано. Светка на три месяца завербовалась. Говорит, такое добро: фрукты, море, люди культурные. Ну и деньги, конечно.
– А Ванек?
– А с Ваньком она будет разводиться. Фиктивно. Потому как на следующие три месяца с этой же фамилией не берут. А то люди наши начинают сильно к Греции привыкать.
И пошли дела – фиктивно развелась, потом фиктивно замуж вышла (за другого), снова развелась... После нескольких сроков явилась-таки к родителям. На такси ко двору подъехала, водитель подарки коробками носил, только покряхтывал. Сама упакованная, с телефоном сотовым. Вид – как с курорта. Загорелая, кожа лоснится. Люсечку целовать, обнимать. Ах, ах! Бывает же людям счастье!
А через неделю – ни Светки, ни Люсечки. Уехали в Грецию. Ваньку, чтобы разрешение на вывоз дочери дал, Светка купила «Жигули». Самой распоследней модели, с наворотами, только что с конвейера. Могла бы и иномарку, но они капризные на наш бензин, и с запчастями морока. Ванек, конечно, поломался-поломался для приличия, мол, я – отец, но Светка, ходят слухи, его припугнула: не хочешь по-хорошему, рэкет найму. А что, с нее станется. Ну Ванек и смирился. И «Жигули» взял.
Светка, понятное дело, неспроста за границу с Люсечкой рвалась – она там замуж за грека вышла. Светка – блондинка, хоть и крашеная, а грек – толстый, жирный, черный, старый. Никто его, конечно, и в глаза не видал, но так рассказывают. Хотя Тамара хвалится – мол, перспективный бизнесмен. Но ей не верят: фотографию нового зятя народу не предоставила.
Ну и бог с ней, со Светкой, – не жалко. Уж если мать с отцом рады – нам-то чего жалеть?! Экое ботало – она и грека со временем обставит, не знает он, с кем связался. Светка – полпред передовых инициативных сил за рубежом. Знай наших, знай!
...А собака безответная, которую Люсечка за хвост тягала, чего-то сдохла. Три дня не ела, молчала. И – сдохла. Вроде бы молодая еще собака. А чего-то закручинилась. И сдохла. И, честно говоря, жалко собаку...
А я чайничала, самоварничала...
Ой, вот вы говорите: тяжело без мужика! А я вам скажу: я только и жизнь узнала, когда мой от меня сбег. Ну такая свобода на сердце, как будто из тюрьмы после заключения вышла. Прям не передать.
Возьмем последний случай. Справляли мы на работе Новый год. Сами собрали по сто пятьдесят рублей, и профсоюз добавил. Гуляли в школе. На столах – чего только нету, и на богатой свадьбе такого не увидишь – и поросята копченые, и рыбное заливное, и котлеты по-киевски, и «пальчики» мясные, и шашлыки из баранины, и перцы фаршированные, а уж салатов, колбас, сыров – пропасть! Пили, ели, заливались – от пуза. Ну, поскольку я одна, я и потанцевала, и посмеялась, и попела – уморилась даже от веселья. Думаю: еще чуть побуду, и надо домой.
Вышла я развеяться. Гляжу, в коридоре на корточках парень молодой сидит, Сашка. И говорит мне, еле языком ворочая:
– Пошли, покурим.
А я ему:
– Санечка, зачем тебе со мной курить? Я ж для тебя тетка старая! И потом, ты же знаешь, я дым сигаретный не выношу.
А он прямо стонет:
– Так курить охота, мочи никакой нету!
Но я-то понимаю, что он по лестнице вниз, где курилка определена, сам уже не спустится, не дойдет. «Ладно, – говорю, – пошли, Саш, доведу».
Спустила его. Гляжу, а там же полутьма, и в ней фигуры мечутся. Крики, шум. И вроде как моего кума, Петьку, милиция держит. А он кричит: «Пустите, я буду охрану сейчас бить!» Понятно, что кум пьяный. И мне так жалко его стало! Думаю: заберет его милиция, накатают бумагу в администрацию, и выкинут Петьку с работы. Потому как у нас все-таки деньги платят, и немалые по нашим местам – организация наша с электричеством связана. Устроиться сюда тяжело, а вылететь в один момент можно.
Подошла я к милиционерам, стала их уговаривать:– Отдайте вы мне кума, ради бога!
А они и держать его особо не стали:
– Да бери ты его, он нам и даром не нужен!
Я кума подхватила под руку и вроде как культурно веду его, уговариваю. А он рычит и матом кроет по-черному. Вывела его на свет и охнула: у кума глаз подбитый, заплыл, морда в крови, рукав у рубашки оторван... А Петька, видя мое сочувствие, как рванется от меня с диким воплем:
– Пусти, я охрану буду бить! – И снова во тьму кинулся, где его милиция держала.
Думаю: пропади ты пропадом! Кто ты мне – муж, брат?! Есть у тебя баба, пусть за тобой и смотрит.
Вернулась я наверх и спрашиваю у Вальки Дешевой – она у нас все знает: че оно там было?
А вышло вот что. Одна профура помогала перед праздником нашим мужикам набирать на компьютере какие-то бумажки и здорово задурила им головы. И кто-то из слесарей достал ей на вечер пригласительный, а потом нашелся еще один дурак, электрик, который тоже дал билет. Она и приди на Новый год со своим мужем, а тут уже эти два кавалера ее встречают. Но она на их ухаживания ноль эмоций, а обратила внимание на кума Петра (он, когда морда у него не побитая, очень даже интересно смотрится). Ну и стала ему подмигивать, юбкой крутить, завлекать, на белый танец пригласила. А тетка Нюра, она у нас завкадрами, за этой профурой и раньше наблюдала. Улучила минуту и говорит ей: «Брось Петьку, за тобой тут и так целая шайка ходит». Но профура была сильно навеселе, не стерпела этих ужасных оскорблений, размахнулась и хлобысть тетку Нюру по морде! А кум Петька, он вообще-то за справедливость, его эта ситуация возмутила, и он стал укорять свою даму сердца за бескультурный поступок и заступаться за тетку Нюру. И до того дозаступался, что даже вроде бы и замахнулся на даму. И тут на него как кинулась целая шобла – муж профуры и два ее кавалера, которые пригласительные добывали. Как стали они Петьку колотить, кто-то охрану вызвал, охрана – разнимать, и тут, опять же, куму больше всех досталось. В общем, пошла потеха...
Жалко кума, конечно. Но это сражение я как-то пропустила, не видала лично. А Лариску-тамаду побили при мне. Девка – сейчас таких и нету – шкаф платяной. Сто двадцать килограмм веса, пьет все подряд, здоровьем пышет, сила страшная. Ну и сообразительная она, находчивая, потому ее и ставят застолье вести. И вот, суть да дело, в ходе тостов она возьми и вспрыгни Ваньке-монтажнику на коленки – номер, что ли, какой это был, никто и понять ничего не успел. А Люська, Ванькина жена, куда-то выходила. Возвращается, видит картину – Лариска у Ваньки на коленках. Ну Люська не стала разбираться что тут и как, она схватила со стола пивную бутылку пластиковую (на полтора литра) и как шмякнет по башке тамаду! Та и свалилась под стол. Ее быстро вынесли, а Люська с Ванькой тоже домой засобирались.