«Кто-то», поправил он себя. «Кто-то», а не «что-то». Кто-то схватился за живот и упал. Там все были людьми.
Первый взвод начал вести огонь и из личного оружия, каждое глухое покашливание означало выстрел полудюжиной стреловидных флешетт, летящих трёхфутовой сеткой, от которой невозможно увернуться.
— Перед собой гляди, 2910-й! — рявкнул 2900-й.
Глядеть, кроме как на несколько пучков слоновой травы, было не на что. Потом ракета погасла.
— Что же они не запустят новую?.. — встревоженно спросил справа 2911-й.
— Звезда на востоке для людей, кто не были от женщин рождены, — вполголоса пробормотал 2910-й — и тут же пожалел о своих святотатственных словах.
— Точно, там её и надо бы зажечь, — согласился 2911-й. — Первому взводу, похоже, жарко. Хотя и нам не помешало бы немного света…
2910-й не слушал. Дома, в Чикаго… всё то невыразимо далёкое время, которое начиналось со смутных воспоминаний, в которых он играл на лужайке под надзором улыбающейся великанши, и заканчивалось два года назад, когда он лёг на операцию, лишившую его всех волос на голове и теле и подвергся некоторым другим незначительным модификациям, — всё то время он бессознательно готовил себя к этому. Поднимал тяжести и играл в футбол, укрепляя тело, пока на тысяче книг он оттачивал разум; и всё это ради того, чтобы суметь рассказать, заставив других почувствовать, что они находятся всего в двух шагах…
Взлетела новая «люстра», и её свет выхватил три тёмных силуэта, скользивших от пред-ближайшего пучка слоновой травы к ближайшему. 2910-й открыл по ним огонь из своей М-19, затем услышал, как стреляют УЖОСы по обе стороны от него. Оттуда, где под острым углом сходились траншеи Второго и Третьего взводов, застучал, рассыпая росчерки трассеров, пулемёт. Ближайший пучок травы подлетел вверх и закувыркался среди фонтанчиков земли.
Несколько секунд было тихо, затем прямо за ними один за другим грохнули пять взрывов, пять фугасов, словно метили в окоп Пиноккио. Хрясь. Хрясь. Хрясь… Хрясь. Хрясь. (2900-й наверняка уже мчался спросить у Пиноккио, не ранило ли его.)
Кто-то ещё двигался к ним по траншее, и было слышно, как невнятный новый голос задохнулся, когда взорвались фугасы. Затем возобновился, немного громче и, соответственно, чуть более разборчиво:
— Как вы? Хорошо себя чувствуете? Не ранены?
Большинство УЖОСов отвечало просто: «Я в порядке, сэр» или «У нас всё окей, сэр»; но поскольку УЖОСы обладали чувством юмора, некоторые бурчали что-нибудь вроде: «Как бы нам перевестись в морпехи, сэр?» или: «У меня пульс только что подскочил до девяти тысяч, сэр. 3000-й замерил его при помощи миномётного прицела».
«Мы часто ассоциируем силу с отсутствием чувства юмора, — написал он как-то в новостном журнале, который (при содействии армии) организовал для него операцию и внедрение в ряды этих Универсальных Жизнесимулирующих Органических Солдат. Но, — продолжал он, — это неверно. Юмор — важнейшая защитная реакция сознания; поэтому, сознавая, что лишить разум чувства юмора — это оставить его без защиты, армия и Биосинтетическая Служба (БСС) мудро включили эту замечательную черту в характер синтезированных заменителей пехотинцев-людей».
Эту статью он написал ещё до того как узнал, что в своё время и армия, и БСС изо всех сил пытались выкорчевать это чувство смешного — но вскоре выяснили, что коль скоро УЖОСы должны обладать определённым интеллектуальным уровнем, без чувства юмора не обойтись.
…Теперь Бреннер стоял за спиной 2910-го, похлопывая его по плечу:
— Как вы? Чувствуете себя хорошо?
2910-му хотелось ответить: «Я испуган ровно вполовину меньше твоего, тупой ты голландец», — но он знал, что, если заговорит, в голосе будет слышен страх; кроме того, для УЖОСа подобная грубость была бы немыслима.
Ещё 2910-му хотелось ответить просто: «Порядок, сэр», — потому что тогда Бреннер перешёл бы к 2911-му, а он был бы в безопасности. Но приходилось поддерживать репутацию местного оригинала — особенно принимая во внимание то, как полезна бывала эта репутация, когда он ошибался, частенько поступая не так, как все нормальные УЖОСы. Поэтому он ответил: