Мама отложила газету и воззрилась на меня влажными глазами.
– Детка! – патетически воскликнула она. – Я безумно горжусь тобой! Ты у меня настоящая звезда! Я уже согласилась дать интервью «Рамельтонским хроникам» и «Королевскому вестнику», покажу им твои награды и детские фото. Ты же не против?
– Мне бы не хотелось такой огласки, – поморщилась я. – Тем более обнародовать свои старые фото!..
– Прекрасные фото, не выдумывай, – возразила мать. – Ты очень фотогенична, вся в меня. Нельзя терять ни минуты, когда о тебе говорит вся страна!.. Что такое? Тебе больно? – переполошилась она. – Позвать доктора Энглерта?
– Нет-нет, я просто поправляю повязки.
В тот самый день, когда нас с Райаном определили в дунбергский госпиталь, в город прибыла мать и окружила меня такой заботой, какой я не видела от неё за все свои восемнадцать лет. Честно говоря, это ужасно напрягало и порой раздражало. Если бы не её постоянное присутствие, мы с Райаном больше проводили бы времени вместе, да и выписались бы на следующий день. Но мать развернула в госпитале бурную деятельность и настаивала на полном обследовании. Хотя, я подозреваю, тому причиной не столько я, сколько главврач – холостой тридцатипятилетний доктор медицины Мейсон Энглерт. Боюсь, ему суждено стать моим следующим отчимом. Каким по счёту, уже и не вспомню. Но мне всё равно, потому что я не намерена жить с новоиспеченной семейкой под одной крышей.
Мама вновь углубилась в чтение газеты, а я обвела взглядом палату. Светлая, просторная, она была оснащена всем необходимым и уставлена цветами – от Райана, братьев, Морин, мисс Блэр, миссис Карбри и мистера Колмана.
– Тут написано, что своё дальнейшее участие в гонках уже подтвердили сто сорок драконов из трёхсот тридцати шести. – Мама ткнула пальцем в газету и подняла на меня испытующий взгляд. – Твоей фамилии нет среди них, не так ли?
– Почему нет? Есть, – честно ответила я. – Я намерена продолжить участие.
– Но когда ты успела?! – возмутилась она. – Тебе рано подвергать свой организм таким нагрузкам!
И это она ещё не знает, что меня не раз там пытались убить.
– На всякий случай напоминаю: я совершеннолетняя и могу принимать важные решения, касающиеся своей жизни, самостоятельно, – резко сказала я.
Мама надула губки и отвернулась. Но долго злиться не планировала. Спустя минуту подвинулась ближе и зашептала:
– Да, разумеется, ты вправе решать за себя сама, но не брезгуй прислушиваться к советам старших. Скажи, ты уже составила завещание? Ничего такого не имею в виду, просто интересуюсь. В наше время, знаешь ли, лучше позаботиться о судьбе своего имущества, и чем раньше, тем лучше.
– Да, я планировала составить завещание, – как можно спокойнее произнесла я, – но пока не составила. И, если тебе интересно…
– Конечно, мне интересно, я же твоя мать! Но ты, если не хочешь, можешь не говорить.
– Почему же, я скажу. Пока в случае моей смерти всё моё имущество наследуют мои братья и их мать в равных долях – так распорядился отец, но я планирую включить в число наследников и тебя.
– Это было бы справедливо, доченька. Спасибо. – Мама накрыла мою ладонь своей и проникновенно вздохнула. – Но ведь оно изменится, когда ты выйдешь замуж, не так ли? Райан кажется мне достойным претендентом на твою руку. Говорят, он потомок самого герцога Глостера Рамельтонского, который победил бейнардских драконов в сражении под Хорстоном, а ещё говорят, что у них золота полные закрома! Надеюсь, он не станет приставать к горничным в твоё отсутствие, как некоторые!..
– Боги, мама!.. Пожалуйста, перестань!
– А что я такого сказала? К сожалению, такова жизнь, детка. Кто ещё побеспокоится о тебе, как не родная мать?
Не знаю, почему в такие моменты я задыхаюсь и краснею так, будто внутренний огонь прорывается сквозь кожу. И дело вовсе не в Патрике. Он давно в прошлом, как и наша ссора с мамой. Дело в нас с Райаном.
Тут в дверь постучали. Наверное, думая, что стучит доктор Энглерт, мама поправила причёску, приосанилась и кокетливо сказала:
– Войдите!
Но в палату заглянул не доктор, а Райан. И, кажется, в этот миг я покраснела ещё сильнее.
– Доброе утро, миссис Суинни! Привет, Несса! – поздоровался он и, не дожидаясь нового приглашения, уверенной походкой прошёлся к свободному креслу и, подвинув его как можно ближе к моей постели, плюхнулся, игнорируя все свои повязки и гипс на руке.
А я спешно проводила инспекцию внешнего вида, причём не только своего – не сползли ли бинты, не задралась ли простыня, не обнажились ли ненароком ступни, не выбилась ли прядь из причёски, убрано ли на тумбочке, не завяли ли цветы в вазах… Не пойму, это отголоски моей работы прислугой или желание выглядеть достойно в глазах Райана?
– Как вы себя чувствуете, Райан? – завязала светскую беседу мама, видя, что я не решаюсь заговорить первой.
– Спасибо, миссис Суинни, как всегда, прекрасно, – с обворожительной улыбкой отозвался Райан. – Во всяком случае, ничего не болит.
Мама, зная об этой особенности, посмеялась, отдавая дань его чувству юмора.
– К тебе медсестра с уколом не приходила? – Райан переменил тон, и голос его прозвучал сурово и строго, но с нотками обеспокоенности.
– Не приходила. Рано ещё, – пожала я плечом.
– Так я и думал, – с явным облегчением выдохнул он и придвинулся ещё ближе, что было уже за гранью приличия, учитывая мамино присутствие. Но мне совершенно некуда было отступать! Разве что скатиться с кровати на пол. – Ты хорошо спала? Снилось что-то?
Честно говоря, после приключений в Диких землях и дунбергских лесах ничего хорошего мне не снилось, но огорчать Райана не хотелось.
– А тебе?
– Ты снилась.
– Ох, извините, я тут неожиданно вспомнила, что хотела поговорить с доктором Энглертом, – спохватилась мама и зачем-то добавила уже у двери: – А вы тут поворкуйте без меня.
Внутри всколыхнулся огонь и предательски прилил ко лбу и щекам. Увы, то сокровенное единение душ, которое мы испытали сразу после пожара, по прошествии нескольких часов, когда мы вернулись в цивилизацию и всё закрутилось с прежней суетой, теперь было утрачено. Мы даже приблизительно ничего подобного не испытывали. Не из-за мамы или медперсонала, нет. Что-то оставалось между нами, торчало занозой и, пока её не выдернешь, толку не будет.
А выдернуть не получалось – засела слишком глубоко, зараза, и как только я касалась её, становилось так больно, что хоть медведем реви.