Только, пройдя несколько улиц, он остановился и прислонился к стене дома. Пот струился с его лица, колени дрожали. Он постарался собрать мысли. Бастид, деливший с ним все ужасы побега, вместе с ним скрывавшийся под вымышленным именем в Париже, не нашел верного приюта на Брабантской земле. Его задержали, арестовали. С ним, Латюдом, с минуты на минуту могло произойти то же самое. Быть может, полиция уже напала на его след. Вернуться в трактир Волемса было бы чистым безумием. Да, да, наверно, и сам Волемс за одно с полицией, быть может, он уже донес на него. При этой мысли ужас охватил Латюда и он бросился бежать изо всех сил, как будто сотни полицейских гнались за ним по пятам. В Голландию, скорей в Голландию— это единственный путь к спасению.
Латюд добрел до Амстердама пешком, большей частью голодая или питаясь подаянием прохожих; у него еще оставалось небольшое количество денег, которые Бастид сумел достать у своих друзей в Париже, но он берег их как последнее подспорье. Он решил из Амстердама, где, наконец, безопасность его будет обеспечена, написать отцу письмо с просьбой о присылке денег. Старик, разумеется, не откажет единственному сыну, находящемуся в такой крайности. Но до получения денег надо было жить и приходилось быть более чем бережливым.
Постоялый двор Жана Тирхоста в Амстердаме показался Латюду настоящим раем. В сущности этот постоялый двор был просто подвалом, разделенным пополам деревянной перегородкой. В первой части подвала, которую называли залой, находилась кровать Тирхоста, круглый стол, окруженный стульями, и прилавок; вторая половина служила кухней и в ней же ночевали странствующий музыкант и вечно пьяный аптекарь. Оба они приняли Латюда с добродушной веселостью. Жизнь среди этих простых людей, чуждых ему по вкусам и привычкам, однако, понравилась Латюду. Чувство безопасности, впервые испытанное им после стольких бедствий, доставляло ему настоящее блаженство. Если бы не тревога об отсутствии денег, он положительно считал бы себя счастливым. Сожители старались рассеять его беспокойство. Аптекарь по утрам подносил ему кружку пива, а сам хозяин дружески трепал его по плечу и почти силком уводил по вечерам в одну из портовых кофеен, где на балах отплясывали матросы всех четырех стран света.
К радости Латюда, на письмо, посланное отцу, ответ пришел очень скоро. Отец писал, что некий Фрэсинэ, амстердамский банкир, вручит ему достаточную для безбедного существования сумму денег.
Латюд даже не удивился тому, что обычно скупой отец так великодушно исполняет его просьбу. В приписке старик жаловался на старость и болезнь, которые лишают его возможности самому взяться за письмо и принуждают диктовать его постороннему человеку. Мысль о ловушке, расставленной голландским правительством, не приходила в голову Латюду.
Письмо пришло вечером, когда он сидел за кружкой пива со своим другом аптекарем. Наконец-то! Завтра он будет богат и независим!
— Выпьем за завтрашний день, дружище, — сказал он своему приятелю.
— Да здравствует завтрашний день! И аптекарь бросил свою кружку на пол.
Утром Латюд в самом радостном настроении отправился по адресу, данному отцом. Ему рисовались заманчивые планы: перебраться в Англию, оттуда в Индию, начать жизнь заново, забыть о том, что было пережито. Он шел, весело посвистывая и беззаботно глядя по сторонам.
Внезапно несколько человек в зеленых мундирах выскочили на него с разных сторон и повалили на землю.
— На помощь! — закричал Латюд, в первое мгновенье принявший нападение за разбой. На крик его собралась толпа. Люди в мундирах, вооруженные палками, махали ими направо и налево, разгоняя любопытных.
— Это от‘явленный негодяй, — кричал один из них, — он убил более десятка невинных людей. Не поздоровится тому, кто придет ему на помощь.
Однако толпа, привыкшая к грубым выходкам полиции, делалась все гуще и гуще, и стали раздаваться голоса.
— У вас все считаются преступниками! Молодой человек, видно, иностранец, вы не имеете право трогать его.
Между тем полицейские принялись связывать Латюда веревками.
— Граждане, — закричал несчастный, — освободите меня, клянусь вам, что я страдаю безвинно.
Удар по голове прервал его слова, и он лишился сознания.
Он пришел в себя на соломе темной камеры. Ужасное пробуждение! Итак, опасности, страданья, лишенья привели только к такому печальному результату. Он снова был во власти своих врагов, и надежда на спасенье окончательно угасла для него. Вскоре дверь камеры отворилась, и при свете фонаря появилась зловещая физиономия. Это был агент французского короля. Он остановился против Латюда и молча, насмешливо глядел на него.