Как и говорил старший лейтенант на перроне курганского вокзала, призывники в учебном центре долго не задержатся, так и произошло. Не отбыв положенный трехмесячный срок прохождения курса молодого бойца, за два часа до подъема подняли по тревоге. Ничего не объясняя, старшина роты в каптерке выдал каждому плащ-палатку, матерчатый вещмешок, саперную лопатку, фляжку для воды, сухпаек на два дня. На железнодорожном вокзале погрузили в вагоны-теплушки, все произошло так быстро, что всем стало понятно, их везут на фронт. Ивана с Остапом определили в один взвод. Путь до Москвы занял ровно двое суток, согласно выданному пайку. Поезд прибыл на Казанский вокзал. Сразу же погрузили на полуторки. Проезжая по улицам Москвы, Иван, рассматривая многоэтажные дома, мечтал, как он в письме родным опишет красоту столицы. Жаль, что не получилось посмотреть Красную площадь, о которой много говорили в школе учителя. Но это поправимо, они сейчас бойцы Красной армии, скоро пойдут в бой и прогонят врага с родной земли. Ведь так думают и его товарищи, если всю дорогу только об этом и говорят. Настроение у всех солдат боевое, едут защищать свою родину, смелости им не занимать. Приближаясь к передовой, колонна остановилась у кромки леса, командиры разрешили бойцам сходить в туалет. Еще не все оправились по нужде, как прозвучала команда: «Всем в лес!». С западной стороны слышались звуки самолетов. Иван с Остапом все время держались вместе оставив в кузове свои вещмешки, забежали в лес и пластом упали в канаву. Звук самолетов приближался, и вот уже слышен свист падающей бомбы, затем второй, третий. Первый взрыв прозвучал в голове колоны, потом еще один и так по всей веренице машин. Ветки, срезанные осколками от разорвавшихся бомб, падали с деревьев, как осенью листья. Иван, прижавшись к земле, закрыл ладонями уши, боясь приподнять голову.
Самолеты, сделав круг, вернулись, и снова прошлись по колонне, побросав оставшиеся бомбы, скрылись за горизонтом.
– Остап, ты живой, – Иван спросил друга, видя, как на нем лежала ветка. Встал и отряхнул с себя землю от разорвавшихся бомб.
– Живой, что мне сделается, хорошо, что дерево не упало, – спокойным голосом ответил он Ивану, тоже сбросив с себя ветку. – Думаю, больше не вернутся, бомбы кончились.
– У командиров надо спросить, им лучше знать.
Остап вытянулся, прислушиваясь, сказал:
– Слышишь канонаду, это что уже линия фронта?
– Щас командиры скажут, пойдем, а то команду не услышим.
Вышли из леса, перед глазами предстала жуткая картина. На месте, где стояла их машина, зияла глубокая воронка, из нее шел пар, в стороне лежала искореженная рама, кабина отсутствовала. Сама рама и шины горели. Иван, уставившись на нее, подумал: странно, железо и горит. Ему не раз приходилось в кузне с отцом ковать металл, но такого еще не видел. И вдруг как будто протрезвел, в метре лежал с открытыми глазами боец с обгоревшим лицом, захлебываясь кровью, повторяя слова: «Мама, мама». Иван над ним наклонился и тут же отскочил, у него по пояс не было ног. А сквозь лохмотья дымящейся гимнастерки виднелись сочащиеся кровью раны. Иван нервно стал ощупывать себя, сначала потрогал живот, потом спину, ноги. Остап, видя его замешательство, спокойным голосом, сказал:
– Мне приходилось бывать под бомбежкой, когда с родителями убегал от немцев. От домов печные трубы торчат, под завалами стоны детей, и помощи ждать им не от кого. Кругом пылало заревом, и так по всей дороги.