У Ульяны жизнь тоже шла своим чередом. Однажды под вечер заглянула к ней родственница, жившая неподалёку, и протянула вышитый рушник.
— Это тебе к празднику. Очень уж ладная работа! Не удержалась, на ярмарке у Маши купила. В доме всегда пригодится. Ты-то так и не научилась ни прясть, ни ткать, ни вышивать.
Уля поморщилась.
— Да некогда мне.
Взяв рушник, Ульяна провела по нему рукой, разглядывая орнамент. Вдруг она подняла глаза на стену и, опешив, снова увидела себя в живых картинках, как когда-то в доме Маши.
Вот она говорит подружкам у колодца:
— Уж какая Маша-то наша мастерица, а поди ж ты, приданое наткать и не успела. Зачем хорошему парню такая хозяйка в доме?
Вот она, разозлившись, бросает расписное веретено в огонь печки.
Вот она, стоя у окна, держит в руках серебряное веретено, топает ногой и произносит:
— Моим Лукьян пусть будет!
Видение исчезло. Уля тяжело опустилась на лавку, закрыла рушником лицо и заплакала.
Прошло несколько дней. Ещё издали Уля увидала Машу, набиравшую воду в колодце. Приблизившись, спокойно и негромко сказала:
— Прости меня, Маша. За всё прости.
Маша поставила ведро на низкую скамейку и выпрямилась.
— Да простила я тебя давно уж.
Уля, глядя куда-то в сторону, проговорила:
— Уезжаем мы с Лукьяном. Пришла вот проститься.
Немного помедлив, Ульяна развернулась и двинулась по улице. Ей навстречу вышел Лукьян, которого она крепко взяла под руку, и они вдвоём пошли дальше не оборачиваясь. Маша долго смотрела вслед удаляющейся паре, потом подняла правую руку с раскрытой ладонью — то ли прощаясь, то ли благословляя. В воздухе появился, с каждой минутой проступая всё ярче, древний узор счастья — красноконтурный ромб с разветвлёнными лучами солнца.
Вот так закончилась первая история — о Маше, чей рушник — единственный сохранившийся до наших дней — и сегодня оберегает мой род. Ещё не раз в наших семейных хрониках появлялись и Ульяна, и Лукьян, и много других людей, так или иначе связанных с древним узором счастья, но об этом я расскажу как-нибудь в другой раз.