желание сделаться стихотворцем овладело мною при чтении Плутарха, когда мне
было от роду лет шестнадцать: я воспламенился и с величайшим усердием ломал
голову над рифмами: не разумея стоп и размера, утешался только созвучиями;
необузданный стих мой содержал иногда слогов двадцать, ударение прыгало и
садилось произвольно. Хотя я приметил нестройность в этой отчаянной музыке,
однако долго не отгадывал, отчего у меня выходила такая нескладица, и это
доставляло мне порядочную пытку. Целые ночи были проведены в усилиях
открыть тайну. <...>
Но желания велики, а крылья слабы. Часто умственное бессилие наводило
на меня глубокую тоску, часто мучился я недоверчивостью и сомнением и тем
более скрывал мою тайну.
Вот пронесся слух о путешествии государя наследника и что ваше
превосходительство находитесь в свите. Наш город пробудился: все
приготовлялось. Я тоже не был в бездействии: я решился сделать себе насилие,
преодолеть робость. Пересмотрел мои опыты, собрал все, что находил из них
лучшего, поправил, переписал и пошел с тетрадью к вашему превосходительству,
как только вы приехали. Мог ли я сделать лучше? Я нес подарок мой со
смятением, но поддерживался, утешался мыслию, что услышу правду и верный
приговор себе.
И ваше превосходительство признали во мне способности. Это для меня
крайне утешительно и лестно. Вы с добродушием тогда спросили: чего бы я мог
желать себе? Конечно, если действительно существует во мне что-нибудь
похожее на природные дарования, я желал бы обработать их, воспитать
способности учением, распространить силы познаниями. Но где средства?
И вот я в Петербурге. Не за тем ли я сюда явился, чтобы решить задачу
жизни, начать новый период? Но как осуществить надежды, сделать поворот?
Средства учения здесь существуют, надобно приняться за все, потому что ничего
не знаю. <...>
В таких обстоятельствах, к исполнению моего желания и вашей воли,
существует разве один способ, одно средство: надобно искать такого рода
службы, при которой бы, с отправлением обязанности, соразмерной моим
способностям, я мог иметь время для учения. Ваше превосходительство с редким
добродушием вызвались принять участие в этом. Вы заботитесь обо мне,
занимаетесь моей судьбою. Это сильно меня трогает и смущает, потому что прав
мало имею. <...>
Ваше превосходительство лучше знает, что для меня нужно. Если мои
способности возбуждают внимание, если от них можно чего-нибудь надеяться,
прошу вашего участия: доставьте мне место, где бы, исполняя свою обязанность,
я мог иметь книги и время. Благодарить вас иначе не буду в силах, как усердным
стремлением достигнуть успехов и оправдать благодеяние.
Теперь сказано все. Я открылся вашему превосходительству с
чистосердечием ребенка, объяснил все обстоятельства, не утаив тревоги, которая
наполнила душу при соображении моей судьбы. Вопрос так меня затруднил,
столько внушил мне странного и грустного, что я смеялся над собой и плакал.
Плакал и говорил: "Господи, помоги мне, грешному! Может быть, я ложно
усиливаюсь, может быть, увлекся я мечтательным своим воображением: исцели
меня от болезни ума!" И долго не мог собрать моих мыслей, не зная, на что
решиться, искал слов и не умел, с чего начать историю, как приступить к
объяснению. Это тем более меня смущало, что я еще не принимался за прозу,
кроме канцелярской: вырабатывал единственно стих".
Борьба между решимостью, которой требовал холодный рассудок, и
влечением сыновнего сердца, по-видимому, оканчивалась. Приискана была
должность, позволявшая заниматься постоянно систематическим учением. Но так
неверен себе человек, сильно чувствующий и преследуемый воображением, что в
самую минуту исполнения искренних и давних своих желаний он упал духом,
обнят был угрызениями совести и не нашел в себе силы победить нравственного
влечения туда, где ему виделась покинутая, одиноко дряхлеющая мать его: он
пожертвовал всем своим будущим, чтобы доставить ей хотя бедную отраду в ее
последние годы. Кто бы не оценил этого высокого самоотвержения? Он
отправился на свою родину, сопровождаемый участием и благословениями своего
покровителя, который нашел еще средство примирить его сердце с бунтующим
рассудком: он составил прекрасное, самое полное собрание русских книг,
которые считал необходимыми для его образования собственным чтением, послал
свой подарок вслед за ним -- и, таким образом, в жилище его, казалось, водворил