этом труде: "В "Путеуказателе" изложены все важнейшие примечательности на
пути его высочества. Каждый переезд, достопамятные на нем места, любопытное
селение или город, далее частные лица, сделавшиеся известными по каким-
нибудь полезным предприятиям, все уже в системе, предварительно мелькавшее
воображению путешественника, ожидало его воззрения и новой мысли.
"Путеуказатель" не только облегчал выбор предметов любопытства, но служил
как бы нитью для собственных идей его высочества, на которой они в порядке и
полноте нанизывались для будущих соображений". 2 мая из Царского Села
государь цесаревич изволил с своею свитою отправиться в это путешествие,
которое неиспытанною радостью должно было наполнить сердца всех русских.
Две трети года посвящены изучению отечества, не в кабинете, а лицом к лицу со
всяким замечательным предметом. Можно вообразить, сколько живых,
сладостных, потрясающих душу ощущений протеснилось по сердцу поэта в
продолжение всей поездки. Ему трогательная приготовлена была встреча в
Белеве, где память о нем свято сохраняется и одним поколением передается
другому. В "Современнике" того же 1838 года, где с подробностью изображено
путешествие государя наследника по России, отдельно представлено и о
путешествии Жуковского с его высочеством. Там, между прочим, сказано:
"Воображая человека с этим талантом, с этими знаниями и с этим направлением
ума (что из творений его так знакомо все каждому), можно представить живо, как
действовало на него путешествие! Ежели зрелище столь разнообразное, как
Россия, и столь близкое к сердцу, как отечество, для каждого из нас в самых
обыкновенных обстоятельствах становится источником лучших, неизгладимых
воспоминаний, назидательных уроков и часто благотворных помыслов, то в какой
степени, при торжественном шествии августейшего первенца обожаемого нами
монарха, оно поражало чувства, восхищало душу и двигало сердце поэта!"
Жуковский из путешествия по России прибыл в Петербург 17 декабря
1837 года. Он рассказывал, что уже в Тосне, за 50 верст от столицы, увидел
зарево, а в десяти верстах узнал, какое бедствие в городе...50 Нашедши в
комнатах своих все в целости, так, что ничто даже с места не было тронуто, он с
трогательным простодушием говорил: "Мне было как-то стыдно!"
В 1839 году предстояло ему отправиться в другое путешествие, также в
свите государя наследника, который намеревался предпринять обозрение Европы.
Нет надобности пояснять, какие приготовления занимали тогда Жуковского.
Сколько важнейших предметов, сколько исторических лиц заранее являлось ему
-- и он чувствовал необходимость все привести для себя в полную систему, в
ясное сознание. Он ни в чем не способен был к труду легкому, а тем менее
поверхностному. Ум его, глубоко проникающий во все явления жизни
гражданской и нравственной, соединял великие последствия с созерцанием
чудной картины народов, какая ожидала их впереди. Самая местность, если
только в ее характере было что-нибудь яркое и поражающее наблюдательность,
вызывала его к исследованиям. В "Современнике" 1838 года помещены отрывки
под названием "Очерки Швеции"51. Они до такой степени живописны, верны с
природою края и проникнуты одушевлением художника, что нельзя довольно
надивиться, как Жуковский мог забыть их, не включив в собрание сочинений
своих в прозе, изданных им в 1849 году. Эти отрывки заимствованы из длинного,
истинно поэтического "Письма" его, которое из Стокгольма он прислал тогда
великой княжне Марии Николаевне. По одному этому образчику можно судить,
как он был полон каждого предмета, с которым готовился встретиться, и какое
сочувствие разгоралось в его душе ко всему виденному.
XXI
Во время путешествия по Европе в 1838 году Жуковский в подражание
Гальму написал драматическую поэму "Камоэнс". На заимствованном основании
он воздвигнул собственное здание, в котором возвышенные его идеи сияют
изумительным светом. То, что высказывается из глубокой души его о тщете
земной славы, о чистоте поэтического призвания, ни с чем не может быть
сравнено у других поэтов. Тогда же, бывши в Англии, он близ Виндзора посетил
кладбище, подавшее Грею мысль написать его знаменитую элегию.
Воспоминание о первом стихотворении, занимавшем нашего поэта в Мишенском,
и вид трогательного места, освященного вдохновением Грея, так подействовали
на его сердце, что он снова принялся за это стихотворение и в другой раз передал