как эти сведения заимствованы из писем Жуковского к двум академикам60, из
которых один издавал "Современник", а другой "Москвитянин", то для полноты
очерка жизни поэта здесь приводятся подлинные слова его. "Перевод Гомера, --
говорит Жуковский, -- не может быть похож ни на какой другой. Во всяком
другом поэте-художнике встречаешь беспрестанно с естественным его
вдохновением и работу искусства. Какая отделка в Виргилии! Сколько целых
страниц, где всякое слово живописно, поставлено на своем месте, и сколько
отдельных стихов, поражающих своею особенною прелестью! В Гомере этого
искусства нет: он младенец, постигнувший все небесное и земное и лепечущий об
этом на груди своей кормилицы-природы. Это тихая, светлая река без волн, чисто
отражающая небо, берега и все, что на берегах живет и движется. Видишь одно
верное отражение, а светлый кристалл, отражающий, как будто не существует.
Переводя Гомера, недалеко уйдешь, если займешься фортуною каждого стиха
отдельно; ибо у него нет отдельных стихов, а есть поток их, который надобно
схватить весь во всей его полноте и светлости. Надобно сберечь всякое слово и
всякий эпитет и в то же время все частное забыть для целого. И в выборе слов
надобно соблюдать особенную осторожность: часто самое поэтическое,
живописное, заносчивое слово потому именно и негодно для Гомера. Все
имеющее вид новизны, затейливости нашего времени, все необыкновенное здесь
не у места. Надобно возвратиться к языку первобытному, потерявшему уже свою
свежесть оттого, что все его употребляли, заимствуя его у праотца поэзии.
Надобно этот изношенный язык восстановить во всей его первобытной свежести
и отказаться от всех нововведений, какими язык поэтический, удаляясь от
простоты первобытной, по необходимости заменил эту младенческую простоту.
Поэт нашего времени не может писать языком Гомера: будет кривлянье.
Переводчик Гомера ничего не может занять у поэтов нашего времени в пользу
божественного старика своего и его молоденькой музы. Относительно
поэтического языка я попал в область общих мест, и из этих одряхших инвалидов
поэзии, всеми уже пренебреженных, надлежит мне сделать живых,
новорожденных младенцев. Но какое очарование в этой работе, в этом
подслушивании рождающейся из пены морской Анадиомены, ибо она есть
символ Гомеровой поэзии; в этом простодушии слова, в этой первобытности
нравов, в этой смеси дикого с высоким, вдохновенным и прелестным; в этой
живописности без всякого излишества, в этой незатейливости выражения; в этой
болтовне, часто излишней, но принадлежащей характеру безыскусственному, и в
особенности в этой меланхолии, которая нечувствительно, без ведома поэта,
кипящего и живущего с окружающим его миром, все проникает; ибо эта
меланхолия не есть дело фантазии, создающей произвольно грустные, ни на чем
не основанные сетования, а заключается в самой природе вещей тогдашнего мира,
в котором все имело жизнь пластически могучую в настоящем, но и все было
ничтожно, ибо душа не имела за границей мира своего будущего и улетала с
земли безжизненным призраком; и вера в бессмертие, посреди этого кипения
жизни настоящей, не шептала своих великих, все оживляющих утешений".
"Мне хочется (продолжает поэт) сделать два издания "Одиссеи русской":
одно для всех читателей, другое для юности. По моему мнению, нет книги,
которая была бы приличнее первому, свежему возрасту, как чтение,
возбуждающее все способности души прелестью разнообразною. Только надобно
дать в руки молодежи не сухую выписку в прозе из "Одиссеи", а самого живого
рассказчика Гомера. Я думаю, что с моим переводом это будет сделать легко. Он
прост и доступен всем возрастам и может быть во всякой учебной и даже детской.
Надобно только сделать выпуски и поправки; их будет сделать легко -- и число их
будет весьма невелико. К этому очищенному Гомеру я намерен придать род
Пролога: представить в одной картине все, что было до начала странствия
Одиссеева. Эта картина обхватит весь первобытный, мифологический и
героический мир греков. Рассказ должен быть в прозе. Но все, что
непосредственно составляет целое с "Одиссеею", то есть Троянская война, гнев
Ахиллесов, судьба Ахилла и Приамова дома, все должно составить один сжатый
рассказ гекзаметрами, рассказ, сшитый из разных отрывков "Илиады", трагиков и
"Энеиды" и приведенный к одному знаменателю. В этот рассказ вошли бы,
однако, некоторые песни "Илиады", вполне переведенные. Таким образом,