"Одиссея для детей" была бы в одно время и живою историею Древней Греции, и
полною картиною ее мифологии, и самою образовательною детскою книгою".
О повестях для юношества61 Жуковский представил следующие свои
соображения: "Собрание повестей для юношества (пока еще не существующих,
кроме двух-трех) я намерен издать особо. Они будут писаны или ямбами без
рифм, или моим сказочным гекзаметром, совершенно отличным от гекзаметра
гомерического, -- и этот слог должен составлять средину между стихами и
прозой, то есть, не быв прозаическими стихами, быть, однако, столь же простым и
ясным, как проза, так чтобы рассказ, несмотря на затруднение метра, лился как
простая, непринужденная речь".
Для образца русских народных сказок Жуковский доставил из-за границы
для напечатания одну под названием "Сказка об Иване-царевиче и Сером Волке".
В ней удалось ему на одну нить нанизать самые поэтические причуды нашей
народной фантазии и оживить эти перлы единством события, завлекательного и
характерного. "Мне хочется, -- прибавляет автор, -- собрать несколько сказок,
больших и малых, народных, но не одних русских, чтобы после их выдать,
посвятив взрослым детям. Я полагаю, что сказка для детей должна быть чисто
сказкою, без всякой другой цели, кроме приятного, непорочного занятия
фантазии. Надобно, чтобы в детской сказке (не для первого, а для второго
возраста) все было нравственно чисто; чтобы она своими сценами представляла
воображению одни светлые образы, чтобы эти образы никакого дурного,
ненравственного впечатления после себя не оставляли -- этого довольно. Сказка
должна быть так же жива и возбудительна для души, как детские игры
возбудительны для сил телесных. При воспитании сказка будет занятием чисто
приятным и образовательным; и ее польза будет в ее привлекательности, а не в
тех нравственных правилах, которые только остаются в памяти, редко доходят до
сердца и могут сравниться с фальшивыми цветами, которые (если их дать
преждевременно в руки) своею мертвою красотою делают нас не столь
чувствительными к живой, благовонной свежести цветов естественных. Не знаю,
впрочем, отвечают ли те сказки; которые мною составлены, тому идеалу детских
сказок, которые я имею в мысли. Если не отвечают, то они все будут
привлекательным чтением для детей взрослых, то есть для народа".
XXVI
Соединяя в одно целое мысли и предложения Жуковского о переводе
"Одиссеи" и о других его занятиях, встречающиеся в разных письмах его, более и
более убеждаешься, каким сокровищем явятся для потомства эти труды и эта
жизнь человека с высшим умом, с неутомимою деятельностью и с бескорыстною
любовью к искусству, когда их обратим в образец для жизни и трудов
собственных! Всего изумительнее быстрота в исполнении его предприятий,
жажда к трудам новым, неистощимость в начертании планов, день ото дня
разнообразнейших, будто бы дни и часы, быстрее улетающие в последние годы,
сильнее и неотступнее потрясали всю систему плодотворной его деятельности.
Еще было бы все это понятнее, если бы Жуковский, устроив быт свой, не знал
наконец никаких тревог и думал только об ученых и поэтических своих занятиях.
Напротив: на его долю, как и всем, много досталось тяжелых испытаний. За
счастье, которым наделяет Небо супругов, даруя им детей, он принужден был
отдать весь покой свой, тревожась о доставлении выздоровления матери
младенцев. Он приведен был наконец в необходимость покинуть тихий
Дюссельдорф и поселиться во Франкфурте-на-Майне, чтобы находиться ближе к
лучшим врачам. Упорство болезни в такой мере противодействовало всем
пособиям науки и нежнейшим супружеским попечениям, что более половины
последних годов Жуковского отдано было опасениям, изысканиям новых средств
и мучительному чувству безотвязной скорби. К этим домашним, внутренним
тревогам в последствии времени присоединились внешние от политических
событий. Невозможным оказалось пребывание и во Франкфурте, где безначалие и
буйство утвердили свое средоточие. После трудных переездов, томительных для
тихого семейства, Жуковский утвердился в Баден-Бадене. Посреди стольких
смущений, от которых страдал он душевно и телесно, еще лежала на его сердце
тоска по отчизне. Каждый год в мыслях приготовлял он себе радость свидания с
друзьями и родиной; но недуги больной требовали отсрочки и пребывания в
климате более умеренном. Эта борьба желаний с противодействием