эволюцией русской мемуаристики и формами бытования образа памяти и
воспоминания в творчестве Жуковского. Вся его поэзия зиждется на культе
воспоминания. Сначала он функционирует как эмоциональный обертон поэзии,
потом становится практической философией жизни в письмах и дневниках, в
позднем творчестве Жуковского воплощается в образцах мемуарного жанра и в
эпистолярных размышлениях о его природе. Соответственно этому первые
ласточки русской мемуаристики XIX в. -- дружеские послания 1810--1820-х
годов, воскрешающие атмосферу литературного салона и дружеского кружка,
позже -- дневники и переписка, наконец, в 1830--1840-х годах возникает
собственно мемуарная проза. Этот параллелизм творчества Жуковского и
процесса становления мемуаристики позволяет считать поэта духовным
предтечей русской мемуарной прозы.
1
Своеобразие воспоминаний современников о своей эпохе и ее людях
определено тремя факторами: общей духовной культурой эпохи, личностью
мемуариста и личностью того, кто становится героем мемуаров. Это общее
положение, будучи применено к воспоминаниям современников о Жуковском,
наполняется совершенно особенным содержанием и индивидуальным смыслом:
именно воспоминания о нем, впервые собранные и расположенные в
хронологической последовательности, обнаружили сам процесс становления
мемуарного жанра в русской словесной культуре XIX в.
Отчасти это объясняется тем, что в 1830--1840-е годы, когда начали
складываться теория, эстетика и поэтика мемуарного повествования, Жуковский
еще жил и творил, но его жизнь и творчество воспринимались не столько как факт
современности, сколько как живой памятник только что минувшей литературной
эпохи. Однако дело не только в этом. Сам Жуковский, своей личностью, своей
поэтической философией и философией жизни, своими размышлениями о сути
словесности и своей поэзией, сформировал в эмоциональной культуре
современного ему общества культ памяти, являющийся непременной опорной
точкой мемуаристики как грани этой культуры. Поэзия Жуковского явилась
одним из источников и самых значительных слагаемых той самой духовной
культуры первой половины XIX в., в атмосфере которой выросли будущие
летописцы этой эпохи, создатели русской мемуаристики того времени. Поэтому
можно сказать, что основанием, субстратом и отправным пунктом русской
мемуаристики стала поэзия Жуковского, не столько выразившая в себе
определенную историко-литературную эпоху, сколько создавшая очень
определенную модель эмоциональной культуры человека этой эпохи. Таким
образом, все три фактора, обусловливающие своеобразие мемуаров, в данном
случае восходят к одной общей первопричине: личности Жуковского и его
поэзии, самому верному зеркалу, отражающему личность человека.
В. Г. Белинский недаром заметил, что поэзия Жуковского -- это "целый
период нравственного развития нашего общества" {Белинский В. Г. Полн. собр.
соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 7. С. 241.}. В творчестве поэта обнаруживаются истоки
целого ряда романтических культов: мотивы дружбы, элегической меланхолии,
томления по невыразимому становятся одной из характерных примет массовой
поэзии, внедряются в быт литературных салонов и дружеских кружков -- так
неприметно поэзия Жуковского обогащала эмоциональную жизнь общества. Но
еще один культ, воспринятый и глубоко прочувствованный современниками
поэта и принесший свои плоды в духовной культуре XIX в., до сих пор ускользает
от нас, может быть, в силу своей непрямой, метафорической связи с этой
культурой. Это -- культ памяти и особого состояния души, воспоминания,
лейтмотивный в поэзии Жуковского и делающий его лирику опосредствованной
предшественницей мемуаристики как культурного явления, возникшего в
середине XIX в.
Романтизм Жуковского с его "очарованным Там" и "святым Прежде"
впервые канонизировал в массовом эстетическом сознании эпохи идею памяти
как живой связи времен и воспоминания как синонима нравственности. "Поэзия
есть добродетель" и "Воспоминание есть <...> двойник нашей совести" -- это
исходный и конечный пункты развития идеи воспоминания как необходимого
связующего звена духовной преемственности разных эпох в творчестве самого
Жуковского. Благодаря ему эта идея укоренилась и в русской мемуарной культуре
XIX в., возникшей из стремления ее создателей сохранить для потомства живой
облик великих современников.