глазах этого великого мужа слишком ничтожным. Но добрая душа Жуковского не
могла не проникнуть настоящей причины моей застенчивости перед ним: он
снисходительно оценил мою скромность и, как отец, снабдил меня добрыми
советами на жизнь и приличную мне деятельность. Я тогда только что вступил в
мою должность.
В это самое время В. А. занимался переводом "Одиссеи". Он радовался
было встретить во мне знатока греческого языка и предлагал мне быть
помощником в труде его. Но когда я отвечал, что в наших духовных школах
изучают преимущественно язык греческих отцов церкви, он обратился снова к
своему убеждению, что ему суждено верно подслушивать Гомера, не слыша его
речей лицом к лицу.
Принимая живое участие во всем отечественном, В. А. равно
интересовался и нашим духовным образованием. Рассказы мои об успехах
образования духовного юношества в России в последнее время радовали его
сердечно. Он справедливо видел в этих успехах новую зарю будущего счастья и
величия России. Для него церковь была святым началом русской жизни. Как при
этом случае, так не раз и после говорил он мне с восторгом о величии нашей
Православной церкви, которая, по его мнению, выражается особенно в ее
искренности. Он любил сравнивать ее с Римско-католическою и был очень
доволен, когда раз в разговоре о сем предмете я выразил ему характеристику этих
двух церквей в коротких словах, сказав, что церковь Римская есть суровая
госпожа для своих поклонников, тогда как церковь Православная есть нежная
мать чад своих. Любимым автором его в этом отношении был Стурдза. Всякий
философский взгляд на православие занимал его чрезвычайно. Так, уже в
последний год своей жизни он обратился ко мне с просьбою перевести для него
на немецкий язык одну рукопись, в которой неизвестный автор с силою самого
глубокого убеждения выставляет всю возвышенность и чистоту учения
Православной церкви. "Рукопись эта, -- писал он ко мне от 29 ноября (11 декабря)
1851 года, -- по своему содержанию достойна того, чтобы издать ее в свет; но
если в ней заключаются такие места, которые не согласны с учением нашей
церкви, то на такие места нужно сделать возражения, дабы вместе с истиною не
пустить в свет заблуждения". Рукопись эта была мною переведена, но смерть
Жуковского не дала исполниться его желанию видеть оную напечатанною.
Не менее ценил он и все то, что могло бы принести пользу и нашим
соотечественникам по части христианского назидания. В 1848 году занимался он
чтением книги Штира, под заглавием "Die Reden des Herrn Jesu" ("Речи Господа
Иисуса")2. Книга эта написана в самом строгом христианско-консервативном
тоне одним из так называемых в Германии верующих (пиетистов) богословов и
отличается глубоким прозрением в смысл слов Иисуса Христа; но, по общей
участи всех немецких книг, и это хотя более назидательное, нежели ученое,
творение преиспещрено словами еврейскими, греческими и латинскими, так что
для не знающего этих языков смысл этой книги делался решительно
недоступным. Я помог в этом отношении покойному, и вот в каких словах
благодарил он меня за это: "Благодарю вас душевно за труд, который вы на себя
взяли и который так совестливо исполнили. Ваши замечания на Штира тем более
заставляют меня желать, чтобы вы занялись пересадкою этого плодоносного
дерева на нашу русскую почву. Штир -- чистый, глубокомысленный и
глубокоученый христианин, что в его словах не сходно с нашим исповеданием, на
то можно указать с надлежащим опровержением; но то, что в нем со всеми
исповеданиями согласно, то будет для нас сокровищем; и вы сделаете большое
дело, сделав это сокровище доступным нашим русским, православно-верующим".
На мои возражения против этого предложения В. А. отвечал мне следующее:
"Благодарю вас за ваше письмо, в котором вы с такою основательностию
выражаете свое мнение о книге Штира. Я с вами во всем совершенно согласен. Но
я и не полагал, чтобы Штира можно было перевести вполне на русский язык. Я
думал только, нельзя ли у него извлечь многое, могущее быть весьма
назидательным для православных читателей. Самое необходимое для сохранения
нашего чистого православия состоит в том, чтобы не вводить никаких
самотолкований в учение нашей церкви: авторитет ее должен быть без апелляции.
В этом отношении должна действовать одна вера, покоряющая разум. С другой
стороны, этот покорный разум должен вводить веру в практическое употребление
жизни; без этого введения веры в жизнь не будет живой веры. Вот чего бы я