этому выражению такого смысла, уверен, что оно многих заставит на мой счет
посмеяться. Не помню, рассказал ли я какой анекдот на описанном вами обеде,
но, во всяком случае, прошу вас моего рассказа не печатать. И вообще было бы не
худо в журналах воздерживаться от печатания того, что их издатели слышат в
обществе: на это они не имеют никакого права. Иначе журналы сделаются
печатными доносами на частных людей перед публикой. Никому не может быть
приятно видеть свою домашнюю жизнь добычею общества или читать в печати
то, что им было сказано в свободном и откровенном разговоре короткого
общества. С именем автора можно печатать только то, что сам автор напечатать
позволит. Сообщать о ком-нибудь какое-нибудь известие -- верное ли оно или
только слух -- можно только с его согласия. Печатать письма, кем-нибудь
писанные или полученные, нельзя без позволения того лица, к кому они
относятся. Без соблюдения этих правил журналы сделаются бичом и язвою
общества. Наши журналы в этом еще не дошли до совершенства английских и
французских, и слава Богу. Примите благосклонно мое мнение, сказанное вам
искренно в ответ на письмо ваше, и опять покорно прошу вас ни речей моих, ни
статей моих, ни писем ко мне или мною писанных без моего ведома в журнале
вашем не печатать"13.
Живший в доме А. П. Елагиной Д. А. Валуев по этому поводу писал
Языкову: "Погодин наживает себе неприятности за свою нелепость. Жуковский
обедал у Черткова: обед, после которого он просил А. П. Елагину что-нибудь
поесть; а Погодин напечатал, что Жуковского закормили; описание обеда,
разговоров присутствующих, в том числе поместил и Свербеева. Свербеев
написал ему формальное письмо с просьбою вперед не делать. Пошли споры,
объяснения, извинения и т. д. Жуковский тоже просил оставить его в покое: от
друзей не убережешься. Жуковский уехал вчера от нас. Стремится к своей
невесте. Дай Бог ему счастия и не обмануться в надежде". <...>
<...> Из Геттингена, чрез Минден, Кассель и Франкфурт, Погодин
отправился в Дюссельдорф14. <...>
В это время в Дюссельдорфе проживал Жуковский. Само собою
разумеется, Погодин счел долгом посетить его. Вот рассказ нашего
путешественника об этом посещении. Дом, в котором живет Жуковский,
"помещается за городским гулянием, в одно жилье с вышкою, под сенью густых
высоких деревьев, в большом саду, к которому прилегает Горациев огород.
Описать его покои -- выйдет ода. Древний и новый мир, язычество и
христианство, классицизм и романтизм являются на стенах его в прекрасных
картинах: здесь сцены из Гомера, там жизнь Иоанны д'Арк; впереди дрезденская и
Корреджиева Мадонна, молитва на лодке бедного семейства, Рафаэль и Дант,
Сократ и Платон. В Помпее археологи называют один дом домом поэта по каким-
то неясным приметам, но дом Жуковского с первого взгляда никому нельзя
назвать иначе".
Весь день Погодин провел с Жуковским и "донес ему о состоянии русской
литературы -- о "Мертвых душах" Гоголя и мнениях, произведенных ими, о
сочинениях преосвященного Иннокентия, о трудах Павского и Востокова, о
гениальном творении Посошкова и изданиях Археографической комиссии,
наконец, о нелепом направлении некоторых непризванных писак, которые
смелою рукою дерзают метать плевела на нашу чистую ниву". С своей стороны,
Жуковский прочел Погодину две песни Гомеровой "Одиссеи" в своем переводе и
объяснил ему правила, коих при переводе держится; потом прочел несколько
отрывков из Рюкертовой поэмы "Наль и Дамаянти", коею он перенесет нас в
Индию; "таким образом, -- замечает Погодин, -- дополнит мир поэзии, открытый
им для своих соотечественников. В самом деле, куда не водил он нас, чего нам не
показывал? Древность в "Одиссее", в отрывках из "Илиады", "Энеиды", в
"Превращениях" Овидия, средние века в "Орлеанской деве", в балладах Шиллера, романсах о Сиде. Германия, Англия, Испания стали нам равно знакомы. Сколько
есть еще у него планов для новых произведений. Кто не пожелает усердно,
горячо, чтоб он успел их кончить все на славу русской словесности, чтоб задумал
еще новые... А я, -- продолжал Погодин, -- с своей стороны опять приставал к
нему, чтоб он взялся за "Патерик", воспел основание Печерской церкви, для
которого Нестор и Симон представляют ему такие живые краски, такое богатое,
полное расположение!" <...>
<...> В это время (1850 г.) в "Allgemeine Zeitung" Жуковский напечатал, в
форме извлечений из писем русского на родину, статью под заглавием