русской и европейской культуры, формируют густо насыщенную событиями
биографию. Но то препятствие для мемуарного творчества, каким была его
поэтическая индивидуальность, Жуковский оценил точно: ему не было
необходимости писать историю своей души мемуарной прозой. Он написал ее
своей поэзией и таким вошел в сознание и память современников, каким
выразился в своем творчестве.
Так, не будучи сам мемуаристом в узком смысле слова, Жуковский своей
поэзией, внедрившей в сознание и духовную жизнь общества идею
воспоминания, своей практической философией воспоминания, наконец, своими
размышлениями о природе мемуарного жанра и специфике мемуарного
творчества явился предтечей русской мемуаристики второй половины XIX в.
Эволюция категории воспоминания в творчестве Жуковского от
поэтического образа к философскому понятию и эстетике мемуарного жанра
отражает общие закономерности роста мемуаристики в русской словесной
культуре. Идеи и образы поэзии Жуковского, усвоенные массовой поэзией,
породили своеобразную поэтическую мемуаристику, целую литературу
публичной поэтической переписки, сделавшую литературный быт достоянием
духовной жизни общества. Философия воспоминания вызвала интерес к
историческому анекдоту и устному рассказу, который имел определенное
значение для русской мемуаристики, породив своеобразный фольклор в виде
устных апокрифов, анекдотов и легенд о писателях. В 1840-х годах возникают
первые образцы мемуарного жанра в наследии Жуковского и в русской
литературе. Так постепенное развитие образа воспоминания в творчестве
Жуковского отразило общий процесс становления литературных мемуаров. И сам
поэт стал одним из первых героев воспоминаний, типологию которых во многом
определили его личность и поэзия.
2
Поэтическая философия воспоминаний была органично связана и с
романтической концепцией двойного бытия, и с формирующимся историческим
сознанием, и с элегическим образом мышления. "Очарованное Там" Жуковского,
"дух минувшей жизни" Гоголя, пушкинское "я время то воспоминал" или "я
помню чудное мгновенье" воплощались в поэтическом контексте эпохи десятком
вариантов. "Память сердца" как непосредственная эмоциональная реакция
оказывалась действительно сильней "рассудка памяти печальной". Поэтическая
мемуаристика отражала эмоциональную память, поэтому элегии, песни и
романсы, дружеские послания были пронизаны мотивами воспоминания. Элегии
на кончину становились поэтическими некрологами, циклы дружеских посланий
-- летописью литературной и общественной борьбы эпохи, надписи к портретам --
биографической миниатюрой.
Жуковский отдает обильную дань всем этим формам. Сравнивая его
элегии "На смерть А<ндрея Тургенева>" (1803), "На смерть фельдмаршала графа
Каменского" (1809), "На кончину ее величества королевы Вюртембергской"
(1819), "Он лежал без движенья..." ("А. С. Пушкину", 1837), видишь, как меняется
тип "мемориальной элегии": от общих элегических формул "певец житейских
страданий" идет к конкретике фактов, расширенному прозаическому
комментарию (примечания к элегии "На кончину ее величества...", письма к отцу
Пушкина и Бенкендорфу как дополнение к стихотворению о кончине поэта).
Образ умершего оживает в воспоминании о нем; от поэтического некролога
Жуковский естественно переходит к мемуарной прозе. Его рассказы о смерти
Пушкина, публичное чтение письма о его последних днях в разных аудиториях: в
Ореанде у Фикельмонов, в Варшаве у Козловского, в Дюссельдорфе у Рейтернов
-- делали этот мемуарный материал фактом общественного сознания.
В дружеских посланиях, обращенных к Вяземскому и В. Л. Пушкину,
Плещееву и Воейкову, к Батюшкову, отразился тот же процесс бытового
заземления, детализации, расширения историко-культурного пространства. В
своей совокупности дружеские послания Жуковского 1814--1815 гг. -- это
содержательные литературные воспоминания, арзамасская поэтическая летопись.
В послании "К Воейкову" (1814) воссоздано "пиндопреставление" -- аналог
заседаний "Беседы"; в обращении к "Ареопагу" (1815) открывается мир
арзамасской критики; в цикле посланий "К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину"
звучат реквием по Озерову, предвещающий лермонтовскую "Смерть Поэта", и
рассказ о Карамзине, который "ждет суда // От современников правдивых, // Не
замечая и лица // Завистников несправедливых". Прошлое и настоящее,
литературное и бытовое нерасторжимы в этих литературных летописях.