От "Певца во стане русских воинов" идет традиция миниатюрной
биографии. Если в "Певце..." Жуковский создал поэтическую галерею портретов
героев 1812 года, то впоследствии он склонен давать надписи к портретам поэтов-
современников. Арзамасские прозвища стали его пророчеством о грядущих
судьбах арзамасцев и символическими знаками личности, а поэтические формулы
из посланий -- эпиграфами к жизнеописаниям: "Святое имя -- Карамзин",
"Малютка Батюшков, гигант по дарованью" и т. д.
В орбиту поэтической мемуаристики, рожденной эпохой элегического
мышления и самосознания, вошли личность и творчество первого русского
романтика. Послания, обращенные к нему, посвящения ему есть почти у каждого
русского поэта 1810--1830-х годов. В них факты биографические (встречи,
расставания) соотносятся с благодарностью за поддержку ("Тобой впервые стал
Поэтом я...", "И сил мне придал ты своим волшебным словом...", "Не ты ль мне
руку дал в завет любви священной?.."); в них вызревают обобщающие
характеристики ("Тиртей славян", "Гораций-Эпиктет", "балладник мой", "новый
Грей"). Итогом этой индивидуальной поэтической мемуаристики становится
объявленный в 1817 г. "Вестником Европы" конкурс на надпись к портрету
Жуковского: "Не угодно ли будет нашим господам стихотворцам (разумеется,
общим приятелям Василия Андреевича) прислать к нам надпись для другого
портрета?" {Вестн. Европы. 1817. Ч. 91, No 3. С. 183.}. Надписи К. Н. Батюшкова,
В. Л. Пушкина, Н. Д. Иванчина-Писарева и, наконец, знаменитая пушкинская
"Его стихов пленительная сладость..." отразили пик популярности поэзии
Жуковского и вместе с тем взлет поэтической мемуаристики. Свое законченное
выражение она получила у Ф. И. Тютчева. "Зарифмованное воспоминание" -- "17
апреля 1818 года", рассказывающее об одной из первых встреч с Жуковским,
написано незадолго до смерти Тютчева, но...
С тех пор воспоминанье это
В душе моей согрето
Так благодатно и так мило --
В теченье стольких лет не изменяло,
Меня всю жизнь так верно провожало...
Поэтическая личность Жуковского, его душевный строй влекут Тютчева к
нему. В своем стихотворном некрологе 1852 г. "Памяти В. А. Жуковского" он
определит это точно и емко:
Душа его возвысилась до строю:
Он стройно жил, он стройно пел.
Воспоминания о Жуковском не иссякнут в русской поэзии до самого
начала XX в. И в стихотворении с характерным названием "Родина русской
поэзии", напечатанном в "Вестнике Европы" {Вестн. Европы. 1897. No 11. С.
347.}, Вл. Соловьев завершит эпоху поэтической мемуаристики и надписей к
портрету Жуковского словами: "О гений сладостный земли моей родной!" А в
1905 г. Александр Блок, считавший Жуковского своим "первым вдохновителем",
скажет: "Жуковский подарил нас мечтой, действительно прошедшей "сквозь
страду жизни". Оттого он наш -- родной, близкий..." {Вопросы жизни. 1905,
апрель--май. С. 228.}.
Другим неиссякающим источником воспоминаний о Жуковском будет
дневниково-эпистолярная проза. В недрах и в контексте новой поэтической
культуры она имела неповторимое лицо. Автобиографические и
автопсихологические признания как форма исповеди и самопознания постепенно
обретают характер хроники, записок. На смену дневнику приходит "журнал", на
смену письму-исповеди -- письмо-проповедь, письмо-рассказ, письмо-
вероисповедание. Журналы-хроники и "философические письма", письма-
трактаты выходят из-под личного контроля и становятся фактом общественной
мысли (такова была судьба многих писем Жуковского, напечатанных на
страницах "Полярной звезды", "Московского телеграфа", "Современника",
"Москвитянина").
В дружеской переписке создается образ Жуковского-поэта, ведутся о нем
споры, определяется его общественное и нравственное лицо. В письмах А. С.
Пушкина и К. Н. Батюшкова, Н. В. Гоголя, в переписке П. А. Вяземского и А. И.
Тургенева, П. А. Плетнева и Я. К. Грота возникает живая личность Жуковского в
процессе ее духовного и поэтического становления и в то же время для будущих
поколений запечатлены почти с фотографической точностью его характерные
черты: это мемуары впрок, заготовки для последующих биографов. В переписке
современников 1810--1830-х годов Жуковский живет и как участник
литературного процесса, и как персонифицированное воспоминание о
поэтической молодости. Мемуарное начало в письмах -- своеобразные элегии в
прозе, где авторы, перефразируя Пушкина, словно постоянно вопрошают: