Мальчик вновь вздрогнул, немного съежившись. Ключицы, которые и без того сильно выпирали, стали еще выразительнее. Мальчишку нашли под кроватью, усыпанной трупами, совершенно голым. Чтобы в таком виде он не сидел на допросе, его облачили в кем-то пожертвованную старую выцветшую футболку, пахнущую краской, и огромные штаны, которые на худеньком теле выглядели комично. Ворот был настолько вытянут, что постоянно слезал с левого плеча мальчика, обнажая белую, покрытую синяками, кожу. Из-за этих балахонов бедняга выглядел еще меньше и худее.
- Нет, они не врали, - еле слышно пролепетал он, наконец.
- Разве? А есть доказательства?
- Нам показывали книги. В них было написано, что подобная смерть благородна. И только после того, как сильный пожрет слабого, слабый возродится в нечто большее.
- В нечто большее, это во что же? В божество?
- Я… я не знаю, - пролепетал мальчик, явно никогда не задававшийся этим вопросом. Он просто слепо верил тем, кто отпаивал и откармливал его, кто накачивал его наркотиками, укладывал на кровать и показывал, как надо радовать своих будущих хозяев. И все эти бедные дети действительно верили, что предназначены для чего-то большего. Что они избраны.
В некотором роде так и было, ведь на роль деликатеса подходил далеко не любой. Хорошая генетика и выносливость – два фактора, влиявшие на выбор между тысячами маленьких сирот. И один из таких «счастливчиков» сидел сейчас прямо напротив Рихтера, уверенный, что ему страшно не повезло, ведь он остался жив.
- Что именно тебе обещали? Ведь на что-то ты рассчитывал, не так ли?
- Мне сказали, что я… Я смогу встретить маму.
- Маму, значит, - улыбнулся Рихтер. – И что бы ты сказал ей? Посмотри, мама, меня трахали семь жирных мужиков, кончали мне на лицо, спину и грудь, пихали члены в мою задницу, а потом ели меня. Ты ведь такой жизни для меня желала, правда, мама? – усмехнулся детектив, даже не скрывая, что его вся эта ситуация забавляет.
«Говорят, жалость – одно из тех чувств, которые могут испытывать только люди. В таком случае, я не человек. Слава Вселенной, я не человек. Ведь «люди» давно стало словом нарицательным. И за что мне его жалеть? За то, что он маленький? Все мы когда-то были маленькими. За то, что ему повезло чуть меньше, чем нам? Здесь бы я еще поспорил. В конце концов, его неплохо кормили и пичкали дорогой наркотой. Я бы и сам не отказался от такой жизни, если бы из нее вычеркнули пункт, в котором прописывалась необходимость становиться подстилкой для богатеев и раннюю кончину посредством съедания моего тела. С другой стороны, за все хорошее приходится платить. Мой отец поговаривал так каждый раз, как заматывал кулаки бинтами, а затем избивал меня. Он считал, что таким образом притягивает ко мне удачу, ведь по-настоящему счастливыми людьми могли стать, по его мнению, лишь те, кто перед этим хорошенько настрадался. И в двенадцать я искренне верил ему. И даже был чуточку благодарен. Конечно, это не исключало того факта, что побои не приносили мне удовольствия и заставляли затем рыдать, забившись под кровать. Совсем как этот мальчишка. Когда его нашли, он тоже плакал. Вот только я в свои двенадцать лет лил слезы, потому что мне было больно. А он – потому что не умер вместе с остальными».
- Цель оправдывает средства, - пролепетал ребенок, явно за кем-то повторив эту фразу.
- Нет. Ничего не оправдывает средства, если это означает подобный исход, - любой психолог сообщил бы мужчине, что он крайне хреново добивается доверия со стороны перепуганного ребенка. А без доверия информации не добыть. Но Рихтер следовал собственной стратегии. Сколько бы он ни допрашивал детей и подростков, ставших частью человеческого наркотрафика, он никогда не юлил, не сюсюкался и не втирался им в доверие. Потому что совсем не этого ждали подобные люди. Их воспитывали рабами. И мышление у них преобладало сугубо рабское. А потому… Чтобы открыться Рихтеру, они должны были на подсознательном уровне увидеть в нем своего драгоценного хозяина. Человека, ради которого они существовали. Для этого многого не требовалось. Всего лишь продемонстрировать свою власть.
- Расскажи мне, что произошло, - настойчиво попросил Рихтер.
- Нас… Нас привели в те комнаты, - тихо забормотал мальчик. – Люди, что купили нас, были очень шумными. Громко смеялись, трогали нас, долго думали, с кого бы начать. После долгих споров они решили, как они сами выразились, «отдаться воле судьбы». У каждого из нас они отрезали по указательному пальцу. На одном из них накрасили ноготь черным лаком, а затем все пальцы бросили в мешок. И мы их вытягивали. Они… Они нам приказали… - мальчик побледнел. – Но они же наши хозяева, и мы были рождены для этого! – с внезапным болезненным блеском в глазах проговорил он, с неестественной улыбкой на бледных губах. Инстинктивно мальчишка прижал правую руку к груди, вцепившись в повязку, которую наложили на обрубок вместо указательного пальца.
- Что было дальше?
- Палец с черным ногтем вытянула Люси.
- Так имена у вас все-таки есть? - уточнил Рихтер.
- Не было. Мы придумали их себе сами.
- Так может назовешь мне своё?
Мальчишка мгновенно замолк.
- Хорошо, - поняв, что переходит границы дозволенного, тут же пошел на попятную Рихтер. – Расскажи, что было дальше.
- Люси всегда хотела быть съеденной. Мы все хотели, но она сильнее остальных. Говорила, что мечтает поскорее испытать это, чтобы оказаться на небесах с бабушкой. Но…
- Но?
- Но когда они начали ее резать, она внезапно передумала. Она плакала. И кричала, что очень больно. Она умоляла их остановиться, но они…
- Но они, конечно же, не послушали ее.
- Нет, - качнул мальчик головой. – Они продолжали делать с ней все, что им вздумается. Все мы перепугались. И тогда они набросились на нас. Они хотели, чтобы мы сопротивлялись и кричали, хотели, чтобы мы плакали и умоляли, - мальчишка начал давиться слезами. – Но… они ведь желали нам лучшего, - во взгляде вновь проскользнул шальной блеск, говоривший о хорошей промывке мозгов. – Да, все это они делали не в свое удовольствие, а лишь затем, чтобы мы попали на небеса. Он ведь обещал, что мы-то точно окажемся там!
- Он? – встрепенулся Рихтер, тут же почувствовав неприятную сухость во рту.
«Я знаю, чье имя он сейчас произнесет. Никто больше на всем белом свете не сравнится по жестокости с этим моральным уродом. Мальчишка однозначно назовет его имя».
- Корнблум, - осторожно, почти бережно, выговорил имя подросток. Пришло время Рихтера вздрагивать. Главное держать себя в руках и не показывать, насколько его взбудоражила данная информация. – И он волшебник.
«Волшебник, как же. Фея наркоты, если только. Этот маленький паршивец за семь лет превратился в огромную занозу в заднице города. Подмял под себя большую часть наркотрафика. А тех, кто не желал иметь с ним дел, методично убивал одного за другим. Беспощадно, бездумно, абсолютно не имея границ дозволенного. Точнее, у Вольфганга Кёнига, называющего себя Корнблумом, в лексиконе не присутствует даже самого понятия «границы». Он считает, что ему дозволено все. И не просто считает, но доказывает, вколачивая это утверждение, будто гвоздь в гроб Хэллбдэнкфурта. Безжалостный. Злобный. И хитрый. Я гоняюсь за ним, кажется, всю свою жизнь. Но он каждый раз на пару шагов впереди меня».
- Почему ты считаешь его волшебником?
- Он удивительный!
- И чем же?
- Он…. Ну… - замялся ребенок. – У него смешные голубые волосы!
- Волосы, значит…
- И синяя шубка!
«Шубка. Только послушайте. Эпатажный ублюдок. Как-то раз при очередной попытке арестовать его, я наткнулся на Корнблума в женском сплошном купальнике. Он выглядел в нем, как жуткая тощая змея в целлофане. Самое отвратительное зрелище, которое мне когда-либо доводилось видеть. И даже утреннее место преступления не сравнится с видом этого напрочь отбитого психопата».
- Боюсь, синие вещи не делают людей волшебными. Наличие принципов. И чувств. Вот это действительно похоже на волшебство.